Местоположение Сеула восхитительно. Высокие холмы и горы опоясывают город; их крутые, обрывистые и мрачные склоны покрыты темными пятнами кустарников и деревьев, борющихся за свое существование. Долины между холмами свежи и покрыты зеленью. Небольшие рисовые поля, с разбросанными соломенными хижинами, занимают всю дорогу между столицей и портом Чемульпо. Воздух чист и прозрачен; город приветлив и содержится в порядке. Можно даже найти большой комфорт в своеобразном кирпичном здании, прилепившемся среди прочих корейских зданий к городской стене и обращенном в Станционный отель.

Сеул окружен одной стеной. Она не так высока и не так массивна, как Пекинская; но и без нее город, благодаря окружающим его горам, настолько красив, что кажется самым живописным городом в мире. Если столица Кореи по своему положению красивее столицы Китая, то стена Сеульская напоминает собою стены Нанкинского прохода, как по гордому презрению, с каким она прилипла к верхушкам гор, так и по тому, как она извивается по самым страшным уклонам. Проходит она между высокими гребнями Пэк-ака и через дивный по красоте утес Нам-сам, заключая здесь в своих пределах с одной стороны лес, а с другой — чистую равнину, а затем опускается в лощину, чтобы снова подняться на несколько сот фут, на склонах горы. Стена находится в хорошем состоянии. Местами она сложена из глины, облицованной каменной кладкой, в большей же своей части представляет прочное каменное сооружение, окружностью в 14 миль, высотою в 35-40 фут, покрытое по всей своей длине зубцами и имеющее лишь восемь арочных отверстий, сложенных из камня. Арки служат для проезда; над ними вздымаются высокие черепичные башни, кровли которых изогнуты на китайский образец.
В каменных стенах, по равнине и по склонам горы раскинулся самый город. В этом тихом убежище должно царствовать спокойное, бесстрастное, приятное уединение. Разнообразие видов на этой равнине поразительное и может привести в восхищение самого требовательного наблюдателя. За стенами вид и характер местности также светлый и радостный, совершенно лишенный того унылого и мертвого вида равнины, который у Пекина внушает большое пренебрежение к положению столицы. Горизонт покрыт холмами и лесистыми долинами; в прохладной тени лесов расположились селения; на холмах возвышаются величественные могилы, окруженные деревьями, которые их защищают от набега ветров. В каждом квартале мы находим отличные аллеи для пешеходов и для всадников, где нечего опасаться каких-либо неприятностей. Повсюду царствует тишина; крестьяне почти не замечают иностранцев: лениво роясь на своих полях или вспахивая на волах подводные рисовые поля, они все свое время наполняют усердной работой. Впрочем, благосостояние населения обязано более благодетельной природе и плодородию почвы, чем заботливости или энергии корейцев.

Несколько лет тому назад думали, что слава древней столицы исчезла. Действительно, некоторым подтверждением такого мнения служила полная заброшенность, в какую попал Сеул. Теперь, однако, следует ожидать развития города, ибо старые порядки уступили место новым. Население так быстро оценило результаты сношений с иностранцами, что скоро уже трудно будет найти в Сеуле какие-либо остатки от прежней столицы. Перемены произошли, можно сказать, радикальные. Устройство телеграфа сделало излишними ночные сигналы о безопасности королевства, действовавшие при посредстве огней на вершинах гор. Ворота на ночь больше не запираются; вечером уже не раздается при закате солнца унылый колокольный звон; скороходы перед носилками чиновников уже перестали пронзительными голосами выкрикивать о проезде своих господь. Подобные древние обычаи исчезли благодаря введенным в городе улучшениям на улицах его и в домах, в санитарном состоянии и в способах сообщения. Отличная железная дорога быстро переносит вас из Чемульпо; электрические трамваи пересекают город и идут вне его; даже электрический свет ярко горит ночью в некоторых местах столицы королевства. Далее, проектируется устройство водопровода; сточные каналы уже устроены и прежние миазмы почти исчезли; полиция реорганизована. В 1903 году население города состояло из 194.000 человек (на 2.546 чел. менее, чем в 1902 году).

В промежуток времени, истекший с открытия страны для иностранной торговли, жители успели привыкнуть к особенностям, отличающим чужеземцев. Корейцам был предоставлен широкий простор в выборе таких установлений, какие могли бы способствовать их личному благополучию и в то же время вознаградить их за отказ от некоторых традиций. Прогресс среди жителей столицы Кореи выразился не одним только устройством электрических трамваев, телеграфов, телефонов, электрического освещения, общим ремонтом улиц и зданий, улучшением системы дренажа. Были произведены также реформы в деле просвещения; открылись госпитали, выросли банки, появились иностранные магазины и агентства. Кроме того, иностранные миссионеры, как и в Китае, привлекли народ к гуманным вероучениям. Воспитательное дело поставлено так, что дети иностранцев могут получать в Сеуле свое образование. Учреждены также специальные школы иностранных языков, содержащиеся на счет правительства и находящиеся под наблюдением учителей-иностранцев. Затем вообще произведены важные перемены в начальных школах столицы. В курс этих учебных заведений вошли, кроме иностранных языков, математика, география и история, а недавно еще была открыта, под управлением иностранцев, специальная школа землемеров. Увлечение нижних классов означенными новшествами не может, конечно, не оказать влияния на взгляды и чувства, с которыми высшие классы взирают на прогресс страны. Как на знамение времени, следует указать также на возникновение нескольких туземных газет.
[…]
Старый Сеул с его зловонными аллеями и кучами всякого сора и липкой грязи совершенно исчез из стен столицы. Улицы теперь широки, чисты, хорошо проложены и дренажированы; грязные, темные переулки расширены, стоки перекрыты, мостовые расширены. Благодаря трамваям, экипажам, освещению, телеграфу, железнодорожной станции, кирпичным домам, стеклянным окнам, Сеул становится самым красивым, благоустроенным и чистым городом Востока. Но в архитектуре его нет еще ничего европейского, ибо причудливый, чисто корейский стиль сохраняется с религиозным фанатизмом и поддерживается во всех постройках.
Торговцы со своими товарами лепятся у водостоков; лавки ювелиров висят прямо над сточными трубами; комоды и рабочие столы занимают обе стороны прохода и до крайности стесняют движение. Корейский комод, он же бюро и прилавок — нечто замечательно красивое. Он массивен, окован всегда латунными пластинками и утыкан латунными же гвоздиками. Работа ювелиров груба и непривлекательна, хотя в некоторых вещах и заметно художественное чутье. В большинстве случаев это — серебряные кольца, головные шпильки, серьги и различные предметы для украшения волос. Торговцы зерновым хлебом и продавцы зелени торгуют на дороге. Вообще купцы любят занимать бойкие общественные места и на улицах тротуары совершенно недоступны для пешеходов. Самым презренным занятием считается ремесло мясников, почему последние и причисляются к самым низшим классам населения. Съестные лавки располагаются крайне неаппетитно, близ стоков.

В городе множество «дворцов», но это не мешает королю продолжать расширять свои владения. Прогулка вокруг дворца всегда дает возможность иностранцами ознакомиться с физиономией некоторых министров. Озабоченные преподанием советов своему государю, они часто ссорятся друг с другом, интригуют, устраивают заговоры, спорят из-за пустяков и нисколько не думают о бедах, какие могут обрушиться на страну благодаря их личной борьбе. Перед дворцом постоянно движется процессия колясок. Высадив у входа своего господина, толпа слуг и свита праздно зевают, пока не окончится аудиенция. А затем, с такой же молчаливой важностью, министры увозятся обратно сквозь толпы причудливо одетого народа, который едва удостаивает своим взглядом проходящих сановников.

Должностные лица выдаются и по своим манерам, и по своей внешности. Платье благородных, стоящее несколько сот долларов, сшито из тончайшего шелка, вытканного на туземных станках, очень ценного, замечательно нежного рисунка и светло-кофейного цвета. Платье делается настолько просторным, что в него можно завернуться как в простыню. Оно поддерживается двумя большими янтарными пуговицами, помещенными над правой стороной груди. Шелковый пояс подвязывается под мышками. Костюм каждого сановника состоит из ряда таких платьев, кофейного и белого цветов, причем верхняя накидка обязательно из синего шелка. При движении нескольких людей, одетых таким образом, слышится шуршанье, подобное шелесту деревьев, покачиваемых ветром. Одеяние менее знатных людей и более дешевое нисколько не уступает, однако, по своей незапятнанной чистоте одежде знатных. Изготовляется оно из зеленой материи различного качества или из простого коленкора. Сначала его моют, затем колотят на камнях, сушат и оставляют висеть на палках, пока оно не приобретет блестящего глянца. В этом заключается единственное занятие женщин низших классов; нередко днем и ночью можно слышать правильные и ритмичные удары прачек.

Костюм столичной женщины отличается некоторыми особенностями. Верхняя часть его состоит из подобия зуавской кофты из белого или кремового материала — шелка, бумаги или коленкора. Ниже кофты начинается белая юбка, похожая на мешок, спускающаяся до пола и прикрепляющаяся к широкой ленте. Между кофтой и юбкой открывается голое тело, а груди выставляются наружу. Конечно, это не представляет особенно приятного зрелища, тем более, что женщины, которых можно видеть на улице, все либо старые, либо больные. Как бы для оттенения своей увядающей красоты они носят чангот — прозрачную, зеленую, шелковую накидку. Последняя употребляется главным образом в столице и служит женщинам для закрывания лица, когда они проходят по людным улицам. При виде мужчины, они опускают это покрывало на глаза. Ворот верхней одежды застегивается над головой, а длинные, широкие рукава падают от ушей. Контраст между скрытым лицом и оголенной грудью прямо комичен. Если пристально вглядываться, то легко рассмотреть просвечивающую щеку, висок, лоб. Но это в большинстве случаев излишне, ибо для большей части женщин единственной их прелестью является лишь сам чангот. Обычно же, вместо шляп, они просто убирают свои волосы, свертывая их на маковке.

Головные уборы мужчин представляют большое разнообразие, еще большее, чем их одежда, которая изменяется сообразно с обстоятельствами. В первое время траура нужно одевать шляпу, немного уступающую по размерам нашей бельевой корзине. Окружность такой шляпы равняется четырем футам; она совершенно закрывает лицо, покрытое, кроме того, еще куском грубого полотна, которое натянуто на двух палочках и держится прямо перед глазами. В этот период траура совершенно невозможно видеть лица. Во втором периоде ширма удаляется. Третий период проявляется в удалении корзины и замене ее обыкновенным головным убором, сделанным из соломы. Обыкновенная же шляпа для ежедневного употребления похожа на высокий цилиндр с широкими полями, какой носят уэльские женщины; сделана она из черного газа, натянутого на бамбуковый каркас. Шляпа держится на своем месте при помощи протянутой под подбородком цепочки или же двумя бамбуковыми палочками, между которыми продеваются янтарные шарики на нитке. Существует громадное разнообразие в обыкновенных и праздничных головных уборах и в употребляемых низшими и высшими классами населения.

Холостые и женатые убирают различно свои волосы. Холостые носят косу; женатые поднимают волосы вверх и свертывают в конус, укрепляя его на маковке лентой из конского волоса, которая совершенно покрывает лоб и затылок. Лишь немногие корейцы, под влиянием западных обычаев, стригут волосы. Последнее явление наблюдается, главным образом, среди солдат, живущих в столице, так как, согласно указам короля, все военные и гражданские чины столицы должны принимать иноземный облик. Мальчикам и девочкам и грязным уличным ребятишкам разрешается до известного возраста бегать по улицам и играть у стоков и труб совершенно голыми. Это один из видов экономии, обычный на Дальнем Востоке. Мальчишек, впрочем, скоро одевают и пристраивают к работе. Девочки же низших классов продаются в рабство и входят в дворню высших классов. Когда они появляются на улицах рядом с колясками своих господ, можно убедиться, что их приучают быть ловкими и обходительными. В юном, нежном возрасте они выглядят очень милыми и здоровыми детьми, но позднее, вследствие дурных условий жизни, организм их быстро истощается.

Несмотря на введенные реформы, в Сеуле много еще остатков седой старины. Женщины до сих пор еще тщательно уединяются, и соблюдается обычай, по которому в высших классах женщины могут выходить из дому только ночью. В это время, впрочем, и мужчинам не возбраняется находиться вне дома. Вид этих ночных привидений, переходящих с места на место и освещаемых мерцающим светом фонарей в руках рабынь, так же характерен, как и вид Сеула днем со всеми его движущимися группами людей, одетых в белое одеяние. Появление мужчин и женщин вместе делает столицу особенно привлекательной. Мужчины красивы, хорошо сложены, скромны и полны достоинства; они вежливы и даже предупредительны. Тип корейцев указывает на несомненное происхождение их от полудиких кочевых племен Монголии и северной Азии, а также кавказских народов из западной Азии.
Обе эти расы, из коих одна пришла с севера, а другая отодвинулась к югу от Сеула ко времени арийского нашествия на Индию, жили на юге и севере Кореи. Растворившись одна в другой, они дали миру сложную народность, разнообразную по типу, темпераменту и речи, объединенную историческими обстоятельствами, находившимися вне их власти. По лицу можно произвести корейцев от кавказского племени; язык же страны, сильно приближающийся к китайскому, в то же время воспроизводит звуки и некоторые глагольные формы, находящиеся в индийских наречиях. Корея в течение многих столетий находилась под влиянием китайского искусства и литературы, но между легендами обеих стран наблюдается лишь слабая связь. Китайский фольклор составляет прямую противоположность неопределенным и туманным сказаниям корейского народа. Первоначальная история Кореи совершенно неизвестна и никакими изысканиями невозможно ее восстановить в точности. Это забытая глава всемирной истории, которую, в лучшем случае, можно набросать лишь приблизительно.