Закрыть

Персидская миниатюра

«Гератская» школа

В 15 веке еще более крупным художественным центром персидского искусства делается Герат. Жители Средней Азии полагали, что другого такого города, как Герат, не было на всем земном шаре; это относилось, конечно, к культурной жизни Герата, а не к его размерам, которыми он уступал даже Самарканду (В. В. Бартольд. Культура мусульманства. П. 1918, стр. 96). Можно теперь уже с основанием говорить о «гератской» школе миниатюры. В Герате была основана при шахе Руке (1405-1447) стараниями мецената принца Байсонкура († 1433 г.) академия книжного искусства, которая имела решающее значение для дальнейшего развития стиля миниатюры в национальном направлении (Kühnel, о. c., рис. 38; Marteau, о. c., т. 6. (в красках)). В академии и для каллиграфии и для орнаментации была применяема новая программа. Академия пережила эпоху своего последнего расцвета при Султане Хусейне (1469-1506) и прекратила свое существование в 1507 году при взятии и разгроме города. В работах гератской школы заметны черты китайского влияния, хотя порой и сильно переработанного — «иранизированного». Что были прямые сношения с Китаем, доказывается примером живописца Гияс-эддин Халиля, который в 1419 году ездил в Пекин при отправленном туда посольстве и только через три года вернулся назад. Не он ли, предполагает Кюнель, исполнил группу (Хосроу, Ширин, музыканты) на китайской картине на шелку, где ветвь и птичка исполнены, несомненно, китайским художником (Kühnel, о. с, стр. 25-26). Переложенный на персидский лад звучит дальневосточный язык форм и в миниатюре из собрания Ане (воспроизв. у Кюнеля, о. с, стр. 39, у Marteau et Vever, о. с., pl. 52; M. A. t. 17. Надпись по персидски: «исполнено в Герате одним китайцем»): придворные стоят и сидят на берегу ручья, в котором плавают утки и рыбы. Небо над высоким горизонтом золотое, движения персонажей скованы, позы принужденны (типы лиц и позы фигур близки к стилю миниатюр «Шах Наме» Жуковского 1445 года, что заставляет нас согласиться с датировкой Кюнеля — начало 15 века, а не с Marteau: конец 14 века); но краски ярки, как драгоценные каменья, цветущее дерево и животные написаны с тонкой наблюдательностью. Руку самого Гияса находит Кюнель в одном из значительнейших проявлений живописного искусства Востока — миниатюре, изображающей встречу Хумаи и Хумаюн, сопровождаемой двумя дамами, в саду дворца (см. Kühnel, о. с., рис. 40. Подпись Бехзада, читаемая внизу, поддельна: по стилю картина кажется более ранней — около половины 15 века; по М. А. начало 15 в.; по Marteau: Трансоксаина, 15 в.). Здесь мы встречаем очень яркий пример восточно-азиатской композиции, усвоенной тимуридской школой (см. выше характеристику Э. Дица). Подобные идиллии среди пейзажа встречаются в картинах из ранней эпохи Минг. В таких картинах высокоодаренный художник проявляет свое понимание природы. Здесь сюжет является только предлогом, чтобы излить общее богатство переживания: сами фигуры сделались цветами среди тысячи растений и благоуханий. «Большой стиль гератской школы, говорит Кюнель, звучит нам в произведении какого-то персидского Альтдорфера, для которого изображение темы из «Шах Наме» «Сон Рустема» было лишь поводом, чтобы погрузиться в чудесный лес и рассказать сказочные были о фантастических цветах и призрачных скалах» (см. воспроизведение у Е. Kühnel, рис. 42; М. А. т. 22; эпоха — половина 15 в.). Если сравнить это прекрасное произведение тимуридской эпохи с миниатюрой на тот же сюжет из петербургского «Шах Наме» 1332 г., столь лаконичного и архаического по выражению, мы увидим, как далеко шагнуло персидское искусство всего в течение одного столетия.
Несмотря на отдельные китайские детали (например, облака), от миниатюры веет чисто иранскою самобытностью и сильной творческой индивидуальностью художника. Эта миниатюра и другая удивительная миниатюра из «Шах Наме» (Победа Рустема — рис. 43 у Кюнеля, о. с.) находились в одном манускрипте Низами 1463 г. (из собр. В. Шульца). Одна из миниатюр этого Низами воспроизведена в каталоге Мюнхенской выставки 1910 (т. 22): сцена изображает прием какой-то принцессы под сенью шатра в саду среди богатой растительности. Это изумительный пример истинно монументальной композиции. По мнению Мартина, стиль родственен иллюстрированному «Шах Наме» из монастыря пляшущих дервишей в Пере, относимого им также к тимуридской школе (воспроизведение у Martin, о. с., pl. 65, 66 и y Martin. Oriental carpets, стр. 88).
К гератской же школе относится рукоупись «Мирадж наме» («Апокалипсис Магомета»), исполненная в Герате в 1436 г. (Supplement, turc № 190 Париж. Национальной библиотеки. Воспр. у Migeon, о. с., стр. 13 и 15; Blochet. Les miniatures persans, т. 12-14 и Martin, o. с., pl. 56), где сочетанием красного, голубого и обилием золота художник достигает поразительных эффектов.
В начале 15 века большое художественное значение получил рисунок. По Мартину создалась целая школа «of pen and ink drawing» — необычайной тонкости. Ряд подобных рисунков: животных (не без китайского влияния), воинов, целых сцен, эскизов к картинам воспроизведен у Мартина, и у Marteau, в каталоге Мюнхенской выставки, и у Кюнеля. Особенно ценны рисунки из уже упомянутого альбома султанской библиотеки в Константинополе (о нем Мах Van Berchem: Arabische Inschriften. VII. Schriftmodelle aus der Kanzlei der Timuriden (Meisterwerke der Muchameddaner Kunst, В. I, s. 13). Из рисунков особенно замечательны: «Медведи» (Кюнель, рис. 46), «В раю» (там же, рис. 47) — оба из Туркестана конца 18 в. Живое чувство природы в первом и красота композиции, грация фигур ангелов с длинными крыльями, изумительная твердость, четкость рисунка позволяют считать эти рисунки первоклассными шедеврами персидского искусства вообще.
Особняком совершенно стоят две одинаковых по стилю миниатюры из собр. Ане и Винье (см. Marteau et Vever, о. с., pl. 53 и 54; также Anet. Exhibition of persian miniatures at the Musée des Arts décoratifs (The Burlington Magazine, 1912)). На одной изображены два эфрита; это сцена поклонения; одному из них крестьянин целует руку, а другой держит золотую вазу. Фигуры очень далеки от китайского типа. Ане находит, что персонажи по типу как бы предки «русского мужика» и предполагает, не из Золотой ли орды происходит эта миниатюра, датируемая им эпохой около 1300 года. Возможна, впрочем, датировка и более поздняя. Другая миниатюра, изображающая эфрита или дива, закованного двумя крестьянами, поражает проявлением чудовищного гротеска, какой-то мрачной и причудливой карикатурности; она настолько выпадает из стиля эпохи, что возникают сомнения в ее подлинности.

© 2024 Raretes