Основание Вестготского государства в Галлии

Впечатление, произведенное взятием Рима

Итак, всемирная столица была взята и разграблена варварами. Город, который не видел в стенах своих врагов со времен знаменитого нашествия галлов (390 г. до Р. Хр.) и который сам распоряжался судьбой всех народов, стал добычей Рима, диких полчищ вестготов и был опозорен их гнусными насилиями. Впечатление, произведенное этим событием на весь цивилизованный мир, было страшное и подавляющее. Сила, которая считалась незыблемым оплотом культуры и права, была сокрушена, и вера в прочность человеческих учреждений расшатана. Особенно потрясены были последние представители античной мысли и языческого общества. Одушевлявшее их убеждение в вечности великой «Roma» разрушалось, как пустая иллюзия; надо было признать, что ошибся Вергилий, когда говорил словами Юпитера о судьбах Рима:
His ego non metas rerum nec tempora pono,
Imperium sine fine dedi!..
(Я не ставлю им границ и сроков — пусть властвуют вовеки!)
Наступал опять новый порядок веков, неизвестно каких, но оракулы блестящего прошлого, предвещавшие, что господству Рима не будет конца, очевидно, говорили неправду. Мы не слышим над опустошенным городом надгробного плача языческих писателей, но от такого молчания как-то особенно веет смертельным унынием. Историк Зосим, дойдя до повествования о страшной катастрофе, перестал писать. Певец деяний последнего защитника Рима, Стилихона, поэт Клавдиан также замолк, оканчивая жизнь в бедности и изгнании. Приходило, может быть, невольно на память роковое предчувствие Сципиона, который при виде пылавшего Карфагена вспоминал падение Трои и плакал о темном будущем своей родины. И нет никакого величия в падении Рима, нет героя, который воплощал бы в себе бесстрашие римлян даже перед несчастием, о котором можно было бы сказать вместе с Горацием:
Si fractus illabatur orbis,
Impavidum ferient ruinae.
(Хоть бы обрушился мир, развалины его падут на человека бесстрашного).
Тот, кого называли императором, бежал от опасности под защиту лесов и болот, и в то время, как падала его столица, сокрушался лишь о смерти своего любимого петуха, которого он назвал также великим именем Рима. Даже некоторые христианские писатели поражены трагической судьбой города, который не мог возбуждать в них сильной любви. Один из наиболее пылких отцов церкви, скрывшийся в Палестине от пороков запада, блаженный Иероним, оплакивает бедствие Рима горькими словами глубокой жалости. «Кто мог думать, восклицает он, что Рим, воздвигнутый из добычи, отнятой у всего мира, должен был стать добычей врагов; что этот город будет в одно время колыбелью и могилой народов, и что будут продаваться в Африке, Египте и Азии, как рабыни, знатные жительницы столицы, которая сама была госпожой этих земель; что св. Вифлеем будет призревать, как нищих, мужчин и женщин, блиставших так недавно в Риме благородством происхождения и богатством». — «Сердце горит во мне, голос мой пропадает и рыданья прерывают слова, которые я пишу. Факел мира потух, и в одном сраженном городе погибает весь человеческий род…» Знаменитый старец оплакивает крушение Рима прежде всего потому, что множество христиан пострадали там от варваров, но в словах его сквозит также остаток старой идеи, что неприкосновенность Рима нужна для спокойствия мира. В IV в. другой церковный писатель Лактанций также говорил, что падение Рима угрожает существованию цивилизации.
Нужно, впрочем, сказать, что не все христианские отцы так горячо приняли к сердцу удар, нанесенный столице мира. Первый богослов того времени — св. Августин, епископ гиппонский, отнесся к страшному событию гораздо равнодушнее. Он обращает внимание на то, что роковой конец предсказан Евангелием и пророками; он протестует против обвинения, будто его не трогает несчастие Рима, уверяет, что его христианское сердце полно печали, но горе его мало ощущается в его творениях. Взятие Рима вызвало вообще горькие упреки язычников против христиан. Они жаловались на несправедливость или бессилие христианского Бога, который не спас Рим от варваров, призванных мщением божеств, оставленных прежними поклонниками. Августин написал в защиту христианства против этих нападок свой трактат «О царствии Божием», в котором доказывает, что взятие Рима Аларихом, напротив, было карой римлян за их грехи, за упорное отрицание истинной веры, и что Христос оградил во время разгрома жизнь, честь и имущество искренно верующих в Него, спасавшихся в Его храмы людей и смягчил сердце самого варвара. В глубине души христиане вообще не могли не радоваться позору «всемирной блудницы», как давно называли они Рим. Это было страшное возмездие за гонения. Некоторые и не скрывают своего удовлетворенного чувства. Историк Оросий, ученик Августина, прямо называет Рим Содомом и Вавилоном и только выражает сожаление, что нечестивый город попал в руки не кровожадного Радагайса, а более умеренного Алариха. Но и последний был мстителем в руках Провидения, орудием, помощью которого Бог отделил доброе семя от плевел: первое он спас в лоне св. церкви, вторые — предал сожжению. Конечно, слова Оросия являются лишь крайним выражением христианской ненависти против города, олицетворявшего для них грех и проклятие. Но и для всякого христианина падение Рима не могло иметь того значения, как для язычников. Вся их надежда была в будущем, и тот же блаженный Иероним с гордой верой в неразрушимость христианства торжественно восклицает: «Римский мир рушится, но не склоняется наша высоко поднятая глава!» («Romanus orbis ruit, et tamen cervix nostra erecta non flectitur»); а св. Августин в том же знаменитом сочинении «De civitate Dei» развивает теорию этого нового государства, царства Божия, которому действительно не будет конца.

Атаульф

Так различно выражалось настроение, вызванное взятием Рима, в представителях старой и новой религии. Факты эти ярко характеризируют переживавшийся тогда человечеством великий перелом мировоззрений. Но что же делали готы, и какова была дальнейшая судьба Рима? Алариху наследовал родственник его Атаульф, которого готы провозгласили конунгом. Он отказался от африканской экспедиции, но не вернулся и в Рим. Два года простоял он со своим племенем в Италии, но в 412 г. перебрался с ним в южную Галлию и оттуда открыл с правительством римского императора переговоры о мире и союзе. Таким образом всемирная столица, а с ней вместе империя были спасены. Разграбленный, но не разрушенный город довольно быстро оправился от жестокого удара; он не мог вернуть себе прежнего величия, но галльский поэт-язычник Рутилий Намациан, посетивший Рим скоро после 410 г., ничего не говорит о его разоренном виде, а, напротив, называет его «чудной царицей мира, роскошные храмы которой поднимаются в небеса». Рим опять как бы опровергал христианские предсказания, вновь оправдывая старую традицию, хотел быть вечным. Его действительно ждет новый ряд великих веков, когда он станет снова столицей мира, только духовной, местопребыванием главы всемирного христианства. Он опять будет «regere imperio populos» (властвовать над народами); про него будут говорить: «Roma caput mundi regit orbis frena rotundi» (Рим, глава мира, правит земным кругом), и воплощенной в нем идеей всемирной монархии будут одушевляться не только теократические стремления пап, но и государственные идеалы средневековых императоров. В рассматриваемый же период освобождение Рима от готов явилось выражением того факта, что Римская империя еще жива и что варварам не удается ее разрушить.
Названный выше церковный историк Оросий, современник описываемых событий, передает нам любопытные слова, будто бы сказанные преемником Алариха Атаульфом. «В юности, говорил он, я жаждал разрушить Рим, поставить на место Римской империи (Romania) Готскую державу (Gothia) и стать самому на место Августа («et fieret nunc Athaulphus quod quondam Caesar Augustus»). Но опыт показал мне, что готы слишком грубы, чтобы повиноваться законам, а без законов нет государства. Тогда я поставил себе целью укрепить Римскую империю силами готов и видел лучшую славу свою в том, чтобы получить у потомков название восстановителя Рима». Вряд ли слова эти подлинно принадлежат Атаульфу; первая часть их даже мало вероятна. Мы видели уже, что и Аларих никогда не обнаруживал стремления уничтожить империю или стать во главе ее. Рим также привлекал его, как средство дать воинам богатое вознаграждение, а не как желанная столица для его собственного государства. Сила Алариха покоилась именно на племенной власти его над готами, и он хотел укрепить свою национальную монархию приобретением для своего народа удобной территории и упрочить ее выработкой более высоких культурных форм устройства своего государства. И того и другого он мог достигнуть только с помощью империи и в связи с ней; он воевал с ней только, чтобы получить земли и союзные отношения. Он желал быть не на месте империи, а внутри ее. Менее пылкий и более практичный и умудренный только что пережитым опытом, к тому же свыкшийся лучше с римскими формами жизни, Атаульф, конечно, никогда не мог мечтать о большем. Вторая же часть приведенных слов хорошо иллюстрирует мысль варварских королей: они готовы поддерживать империю силами своих племен, поместившись на ее землях и став под ее культурное руководство. Это план Стилихона о защите империи варварами, о создании под верховной властью Рима вассальных варварских государств. Это единственный выход из запутанного положения империи, который выгоден и для нее, так как она потеряла самостоятельную военную организацию, и для варваров, так как они ищут упрочения своего быта. Разумеется, вполне сознательно идея не формулировалась в суровых умах германских королей, но все они питали уважение к Риму и охотно служили ему, хотя служба эта не всегда была покорной и часто оканчивалась войной и грабежами.

Галлия в начале V века

Уже несколько раз приходилось указывать на печальное положение, в котором находилась Галлия в начале V в. Бургунды, аллеманны и франки осели в ее западных частях. Внутренние местности страны были разорены только что прошедшим через нее вандальским погромом и охвачены восстанием крестьян («багаудов»). Эти последние, доведенные до крайности притеснениями крупных помещиков и не надеясь на помощь бесчестной администрации, пытались собственными силами облегчить свое положение, становясь на сторону «анти-императоров», постоянно появлявшихся в Галлии, готовы были даже подчиниться варварам. Крупная галльская знать, державшая в тяжелой зависимости от себя мелкий люд, предавалась необузданной роскоши, проводила время в развлечениях, закрывая глаза на опасности, угрожавшие империи, не понимая серьезности положения вещей, не обнаруживая гражданского чувства, а легкомысленно наслаждаясь целыми еще богатствами и разнообразными впечатлениями праздной, но утонченной жизни.
Готы не встретили при вступлении в Галлию серьезного отпора и легко овладели Нарбонной, главным городом ближайшей галльской провинции. Атаульф держал при себе в качестве пленницы захваченную в Риме сестру Гонория, Плацидию; он просил у императора ее руки и думал через нее добиться утверждения договора. Гонорий однако, несмотря на желание самой Плацидии, не дал согласия на этот брак и отказался от всякой сделки с готским королем, оставаясь верен той постыдной беспечности, которая всегда характеризовала этого государя, так много сделавшего для ускорения гибели монархии. Атаульф тогда помимо воли Гонория торжественно отпраздновал в Нарбонне по всем правилам римского церемониала свою свадьбу с Плацидией; но вскоре потом сам был убит во время похода против вандалов в Испании, куда он отправился, вероятно, все еще не решив вопроса о месте окончательного поселения своего племени. Преемник его Валлия возвратил Плацидии свободу, и после этого доверенные советники убедили Гонория в необходимости прийти к какому-нибудь прочному соглашению с готами. По состоявшемуся в 419 г., официально утвержденному императором договору (foedus), вестготам предоставлялась для поселения провинция Аквитания с главным городом Толозой (нын. Тулуза), т. е. пространство земли между Пиренеями, Атлантическим океаном и р. Гаронной. Тут, в роскошном бассейне «золотой» реки, в стране, славившейся своим плодородием, среди миртовых и платановых рощ, богатых виноградников, тучных полей и великолепных садов, хотя несколько разоренных последними годами анархий, разместилось племя Алариха после долгих странствований, и таким образом возникло первое варварское государство на римской почве, Вестготское (Тулузское) королевство.

Тулузское королевство вестготов

Строение этого нового политического тела было очень своеобразно, и особенностями его устройства и положения живо иллюстрируется смутный характер переходного времени, которое переживала тогда западная Европа, а самым фактом его возникновения и быстрого усиления ясно обнаруживается близость для империи рокового конца. Король вестготов оставался государем своего племени, которое, поселяясь с согласия императора на римской территории, само становилось имперской армией, а вождь ее по отношению к императору становился подданным, назначенным им главнокомандующим (с высшим военным званием magister militum). Гражданское управление занятой готами страной и административная власть над туземным галло-римским населением была, по всей вероятности, также предоставлена империей королю варваров в качестве высшего наместника. Скоро мы перестаем встречать в источниках упоминание о префектах претории Галлии, а готские короли часто называются «патрициями», т. е. обозначаются именем, которое употребляется в периоде падения, как титул старших представителей административной власти в провинциях. Формально вестготский король является первым уполномоченным, заместителем римского императора в южной Галлии, фактически же он несомненно оказывается господином всего населения занятой им области. Мы видели, как слаба была власть императора далее в Италии; в более отдаленной от центра провинции он тем менее имел возможность контролировать действия не очень склонного к покорности варварского короля и не владел никакими средствами, которыми мог бы принудить его к повиновению. Пока король сам считает выгодным признавать стоящую над ним верховную власть, связь империи с готской Галлией будет сохранена, но когда он, окончательно устроившись, захочет достигнуть полной самостоятельности, то отделение от империи совершится без усиленной борьбы.

Военный постой варваров

Говоря об образовании Тулузского государства в южной Галлии, необходимо ответить на вопрос, каким способом была помещена на новых землях масса вестготского племени. Полных и обстоятельных сведений об этом источники не дают, но по имеющимся в них данным все же можно построить вероятную картину. Когда занятие западных провинций империи германцами изображалось, как быстрое и резко насильственное завоевание, обыкновенно думали, что они отбирали у туземного романизованного населения всю его землю и обращали прежних землевладельцев в зависимый класс крепостных людей. Теперь, когда вопрос изучен лучше, такое представление становится невозможным. Только редко происходило нечто подобное в тех случаях, когда столкновение римлян с германцами принимало форму особенно кровавой войны, например, при занятии Африки вандалами (около 430 г.) или завоевании Британии англосаксами (около 450 г.). В общем же правиле и в частности в рассматриваемом случае дело происходило иначе. Поселенные в Аквитании вестготы были признаны, как сказано, римским союзным вспомогательным войском. Оно и было поэтому устроено на основании римского закона о военном постое. Каждый гот с семьей, как и римские легионеры, получал квартиру в жилищах галло-римского мирного населения. Часть дома (обыкновенно ⅓) отдавалась готскому воину, и затем часть урожая с земли владельца, у которого он помещался, шла на его продовольствие, и вообще хозяин доставлял ему полное содержание. Раньше местные землевладельцы обязаны были только давать жилище солдатам, а остальным потребностям его удовлетворяла казна; но в последние времена государство возложило и эту новую повинность на землевладельцев тех местностей, где стояли войска. Такое же «обязательное гостеприимство» (hospitalitas) было предписано жителям Аквитании, когда страна эта была отдана вестготам для поселения.
Таким образом, не было произведено насильственного отнятия земель у туземных владельцев; они сохранили собственность, но часть продукта, извлекаемого из их поместий их хозяйственным трудом, они обязаны были отдавать новым «постояльцам» (hospites). Тяжесть эта, впрочем, была нелегкая, так как число готов было весьма значительно, а первоначально занятая территория сравнительно не очень велика. По всей вероятности, не менее 300.000 готов вступили в пределы Галлии. Остальные из тех 700-900 тысяч, которые перешли Дунай в 376 г., либо погибли в битвах или от болезней, либо отстали, отошли в сторону или растерялись. Тесное сожительство с варварами, которые чувствовали себя господами, несомненно было сопряжено с большими неудобствами и даже страданиями для населения.
Вымогательства их должны были постоянно превосходить законную меру продуктов, назначенных для их содержания, да и вообще дикие и жадные вооруженные люди среди безоружных, разоренных и деморализованных жителей Аквитании часто производили разнообразные акты насилия. Все течение жизни туземцев нарушалось постоянным соседством грубых и назойливых варваров. Сочинения современных авторов полны жалоб на печальное положение Галлии под властью новых поселенцев. Один из них говорит, что новые союзники имели скорее вид завоевателей и приносили больше зла и вреда, чем враги, против которых они должны были сражаться, защищая империю. Сальвиан пишет: «Мы под игом варваров: мы платим им дань; мы живем среди них, как среди неприятелей; мы окружены опасностями и полны ужаса; мы живем, как пленные; они — господа римской территории». Таких отрывков можно было бы привести очень много. От притеснений варваров терпит не только мелкий люд, но и крупные магнаты. Сидоний Аполлинарий, поэт, оратор, епископ и крупный помещик Галлии, в это время дает богатое описание насилий вестготов. Утонченно образованного человека возмущает постоянное обращение с неопрятными дикарями. «Как могу я, обращается он к одному другу, написать тебе свадебный гимн, когда я вечно окружен толпами этих длинноволосых людей, которые оглушают меня резкими звуками своих голосов… Ты счастлив, что не должен вдыхать десять раз в утро их чесночный запах». Конечно, это меньшее из несчастий, которые причиняли готы, но изнеженные жалобы эти характеризуют знатного барина.
Описанный порядок взаимных отношений между готами-поселенцами и галло-римлянами владельцами был довольно неопределенен, постоянно приводили, к столкновениям и потому не мог долго удержаться. Готы, утомленные войнами и передвижениями, сами стремились к мирной оседлой жизни. В них должна была проснуться склонность к земледельческому быту в такой плодородной стране, как Аквитании, и это привело, по всей вероятности, скоро после первоначального поселения их там, к необходимости раздела территории между ними и туземцами. По-видимому, готы получили ⅓ земель, остальные же ⅔ сохранены были прежними владельцами. Варвары, но выражению Павла Оросия, «перековали свои мечи на плуги (aratra)». Местные жители, нужно думать, также были довольны такой переменой. Они, правда, теряли часть земель, но личная свобода и уже неразделенное владение оставленными участками были за ними обеспечены, равно как и защита их интересов королем готов, который мало-помалу привык смотреть и на них, как на своих подданных; кроме того они избавлялись от тяжелого сожительства и произвольных поборов варваров-постояльцев.

Отношения между вестготами и империей

На таких главных началах устроились вестготы в Галлии, образовав вассальное государство Римской империи. Несомненно, что зависимость их от Рима была очень слабая, почти номинальная. Императоры предоставили вестготским королям управление занятой страной, отказавшись как бы от прав на нее; они требовали от варваров только военной помощи при борьбе ее с врагами. Вестготы действительно постоянно воюют с вандалами по поручению императоров. Но результатом их походов оказывается, что короли их оставляют за собой земли, отнятые у вандалов в Испании, и не преследуют их в Африке, когда те обрушиваются на эту провинцию. Затем они обращают и против империи свои дальнейшие завоевательные предприятия — они оружием присваивают себе Нарбоннскую Галлию. Теперь государство вестготов протягивается от Альп до океана, и уходит за Пиренеи.
Упрочившееся могущество и увеличившиеся притязания варварских элементов в новом государстве, а, может быть, и размножившееся их число привели к новому разделу, по которому, вероятно, еще ⅓ земель была отобрана у местного населения и перешла к готам. Туземцы еще обеднели, но все же сохранили достаточно земель для обеспечения своей жизни, тем более, что на собственности не тяготели более все огромные обязательства, которыми она обложена была римским фиском: надежда на облегчение тягости налогов вообще мирила галло-римлян с варварским нашествием. Между ними многие оставались даже крупными и богатыми владельцами, так как не везде раздел был проведен с одинаковой строгостью, да и сохраненные трети иной раз представляли еще изрядные состояния. Варвары же в новой обстановке под влиянием римских земельных порядков начинают забывать свое первобытное общинное землевладение.
Вновь установившаяся Вестготская держава производит впечатление могущественного государства, принимающего культурные формы. Король правит совместно и своим племенем, и галло-римлянами; и те и другие — его поданные. К последним он применяет римские писаные законы и сохраняет для них прежние судебные и административные учреждения; варварами управляет по устным обычаям старины, которые мало-помалу слагаются в более или менее определенную «Правду». Он владеет обширными императорскими землями, которые попали в его распоряжение. Он богат и силен ими; он увлечен римской формой абсолютной монархии, пользуется политическими советами римских юристов, стремится расширить свою власть над готами, освободиться от обязанности совещаться с вечевой сходкой, на которую, впрочем, уже гораздо труднее созвать племя, разбросанное на обширной территории; король хочет наследственно, помимо народного избрания, передавать власть своему потомству; он живет уже, как римский владыка, и формы римской культуры и быта значительно изменяют дикие нравы готов. Многие из них уже говорят по-латыни, и на языке римлян скоро будут редактироваться первые варварские своды.
Последний раз видим мы вестготов в роли римского союзного войска в знаменитой битве на Mauriacus campus (так называемое сражение на Каталаунских полях) в 451 г., в которой последний римский знаменитый полководец Аэций отразил нашествие на Галлию страшного гуннского вождя Аттилы. Но вскоре затем король Эйрих (466-484) окончательно отказался от подчинения Риму. Историк готских деяний Иорданис говорит об этом: «Видя постоянную смену императоров и слабость империи, Эйрих занял, как независимый государь (jure suo), Галлию и Испанию». Верховная власть римского императора перестает существовать для вестготского конунга; от империи отторгнуты превосходные земли, и на них создается независимое королевство вестготов (первое культурное государство германцев) около 50 лет после прибытия этого племени в Галлию.
По пути, аналогичному с только что описанным на примере вестготов, происходило в большинстве случаев дальнейшее отделение западных провинций от империи и утверждение на их почве различных варварских государств; в такой же форме совершилось в конце концов и исчезновение императорской власти на западе. Италия, еще ослабленная нашествием Аттилы (452 г.) и жестоким набегом вандалов (455 г.), также вся находилась в руках варваров: только их ополчения составляют ее военную защиту, и военная власть переходит в руки их вождей; одна гражданская остается в руках императоров; но первые распоряжаются вторыми, пока один из предводителей германских войск, расквартированных в Италии, Одоакр не захватил и гражданского управления Италией. Он лишил последнего западного императора Ромула Августула престола, который тот занимал, не имея на деле никакой власти (476 г.), произвел раздел земель для раздачи их варварским воинам и объявил себя королем Италии по выбору германцев и по постановлению римского сената. Событие это, впрочем, не произвело впечатления на западный мир, уже привыкший к слабости императора; сам виновник его Одоакр не чувствует себя разрушителем империи, он признает даже верховную власть единого римского, т. е. восточного императора, и просит царствовавшего тогда в Константинополе Зенона утвердить его власть над Италией. Еще некоторое время различные варварские короли будут обращаться к восточному императору, как к господину, хотя они правят, в своих землях, как самостоятельные государи, и довольно долго будут с гордостью носить титул и название высших римских сановников: идея непрерывности существования империи не сразу умрет в сознании варварских народов.
Германцы расчленили весь организм Западной Римской империи. Но они не могли сразу разрушить ее еще живой, хотя и расшатанный общественный строй и быстро уничтожить ее умственную культуру. Первый проникает различными путями в образованные варварами государства и изменяет их первобытные учреждения; вторая через римских подданных германских королей преобразовывает понемногу понятия, нравы и быт. Наконец, самым живым и самым новым наследием исчезнувшей старины остается сильная и могущественная церковь; она является в новых обществах проводником не только христианских религиозно-нравственных, но и римских общекультурных идей и традиций, влиянию которых она сама подвергалась, развиваясь под покровом Римской империи. Только из медленного взаимодействия и сочетания романских, германских и христианских начал рождаются новоевропейские нации и создаются новоевропейские государства, совершенно так же, как медленно разлагалась Римская империя вследствие постепенного вымирания принципов и форм жизни, которые давали ей силы; как бы шаг за шагом уступала она новым племенам место, великое место, которое долго со славой занимала в Европе.

Автор: И. Гревс