Рим и вестготы

Реформы Диоклетиана и Константина

Рассказанные события наглядно свидетельствуют о росте наступательной силы варварского мира. Императоры не могли не понимать серьезной опасности, которой германцы угрожали спокойствию Римского государства. С другой стороны, они хорошо замечали ослабление единства и крепости самой империи от постоянных переворотов в центре и восстаний в провинциях. Необходимы были существенные реформы в устройстве и управлении государства, чтобы возродились его силы сопротивления внешним ударам и внутренним неустройствам. В конце III в. такое коренное преобразование было действительно предпринято Диоклетианом (284-305 г.). Живые еще в I в. по Р. Хр. предания республики мало-помалу заглохли; государи римского мира давно оставили демократическую политику первых времен, и в обществе не замечалось таких классов или групп, которые могли бы завоевать и отстоять свободные формы государственного строя. Все способствовало расширению монархического абсолютизма; но истинно монархические учреждения еще не были выработаны: император продолжал считаться избранником народа; сенат по закону разделял с ним правление, как бы олицетворяя гражданство. Такое положение лишало монархов необходимой для них силы, так как им не хватало надежных и послушных органов действия.
Диоклетиан задался целью завершить развитие Римской монархии. Вся полнота верховной власти была решительным образом сосредоточена им в особе императора, который обратился в настоящего деспота (dominus), независящего ни от чьего избрания, никем не ограничиваемого в своем могуществе и самовольно назначающего себе преемника. Пышная обстановка, сложный этикет, роскошь и блеск, заимствованные из придворных нравов царей востока, должны были служить внешним выражением всесилия правителей римского мира. Император хотел играть роль солнца, дающего всему жизнь: как солнце, он должен был ослеплять своим сиянием тварей земли; как солнце, — высоко царить над землей, являясь божественным существом, недоступным для простых людей. Высшее руководство различными отраслями управления (двором, внутренней безопасностью, финансами, судом и т. д.) было централизовано в руках первых сановников императора (по-нынешнему министров), безусловно ему подчиненных, им назначаемых и сменяемых. Этим последним, в свою очередь, должно было служить и повиноваться многочисленное чиновничество, сложной лестницей разместившееся между государем и народом, разделявшее их почти непроницаемой стеной. Оно было беспрекословно обязано исполнять все указы, исходившие сверху и передававшиеся последовательно («иерархически») от старшего должностного лица к младшему. Внушительная армия и искусно устроенная полиция были предназначены для охранения реформированной империи от внешних и внутренних врагов. Свобода и самоуправление совершенно отнимались у жителей; граждане (cives) окончательно обращались в подданных (subjecti).
Новая империя выбрала для себя и новый центр: старый Рим не мог быть подходящей столицей для абсолютной монархии Диоклетиана; она перенесена была на восток и скоро утвердилась в Византии, преобразованной Константином Великим (306-337), в Новый Рим — Константинополь. Государство, казалось, крепко объединило общество, начинавшее распадаться, подчинив его самодержавному правителю, связав стройной системой учреждений, которые обеспечивали быстрое осуществление высшей воли монарха при помощи твердой администрации и должны были держать население в полной покорности. Реформы были произведены помимо участия самого общества, лишь в видах упрочения верховной власти императоров и могущества монархии. Положение нового государства было нелегкое: чтобы отстаивать свою безопасность, оно нуждалось в постоянной напряженной работе населения и в огромных денежных средствах для содержания очень большого двора, громадного войска, бесчисленного чиновничества. Оно обращалось для удовлетворения этих нужд к обществу с тяжелыми требованиями, облагая народ высокими податями и повинностями, гнет которых все увеличивался. Между тем государство не имело под собой общества богатого и сильного, которое могло бы много жертвовать в его пользу из своего достояния. Большинство крестьянства было лишено земли притеснениями крупных собственников, с которыми оно не в силах было бороться, и обращено в зависимых земледельцев (coloni), возделывавших чужую землю и погруженных в тяжелую нужду. Среднее землевладение было также разорено, благодаря продолжительной военной анархии, которую империя пережила в III в. Ремесленные классы страдали от расстройства промышленности и торговли. Внизу общества, несмотря на многочисленные освобождения, все-таки оставалась значительная бесправная рабская масса. Народ бедствовал, а государство мало заботилось об интересах населения. Реформа была выгодна лишь для высшего класса, богатой и сановной сенаторской аристократии, на которую империя опиралась. Члены ее владели обширными имениями; им щедро раздавались императорские земли, и они захватили все высшие должности, дававшие им значительную власть и большие доходы. Они собственно и правили народом, и правление это было тираническое: «магнат» угнетал бедный люд и как крупный помещик, и как всесильный наместник, уполномоченный императора. Кроме высших представителей правящего класса новое государственное устройство ставило в благоприятное материальное положение сословие чиновников вообще: они находились под покровительством государства, как его слуги, получали обеспечивавшее их жалованье, и имели возможность обогащаться поборами с населения. При низком уровне общественной нравственности в изучаемое время, поборы эти часто обращались в настоящий грабеж.
Таковы были единственные привилегированные группы; большинство же несло на себе одни тяжелые обязанности, не видя ни уважения к своим правам, ни улучшения своего благосостояния. Опасаясь уклонения от налогов и повинностей, государство постаралось закрепостить все низшие классы общества, чтобы облегчить себе контроль за ними. Так, крестьянин был пригвожден к земле, ремесленник к своему цеху, мелкий землевладелец (куриал) к городу, в котором он должен был нести разорительную службу по местному управлению, солдат к войску, даже мелкий наименее обеспеченный чиновник к канцелярии; от отца к сыну неумолимо передавались им трудные обязанности; они должны были работать по принуждению, и государство жестоко преследовало и строго наказывало каждого за недоимку, неисправность или уклонение от повинностей. Вследствие такого положения империи и такого направления политики не могла выработаться солидарность между государством и все более разоряющимся обществом. Страх, ненависть или безнадежное равнодушие охватили население; все служили государству, как рабы, и никто не хотел стоять за него, как гражданин. Усталость или отвращение — плохие свойства в населении государства, которому угрожают серьезные опасности. Внутреннее разложение должно привести к распадению огромного целого, утерявшего связь, дававшую ему жизнь, утерявшего сознание, что, защищая государство, народ борется за свое благо. Высший класс, несмотря на привилегии, которыми он был наделен и которые делали его всесильным, также мало обнаруживали готовность самоотверженно трудиться для государства. Распадение зашло уже так далеко, что сам Диоклетиан, предпринявший реформы для объединения власти, для удобства администрации разделил империю на четыре части, предоставив лицам, стоявшим во главе трех из них, почти «верховные» права и непосредственно руководя делами лишь на востоке.

Примирение империи с церковью

В числе явлений, подтачивавших крепость Римской империи в первые века, важное место занимала та борьба, которую языческое государство вело с распространявшимся во всех углах римского мира христианством: новая вера привлекала к себе самые лучшие и самые сильные элементы древнего общества, а организованные против христиан гонения, не будучи в состоянии победить их, бесполезно отнимали у государства силы и лишали его поддержки христианских граждан. Императоры довольно поздно поняли это, и только Константином Великим совершено было примирение государства с религией Христа. Этот замечательный государь, закончивший реформы Диоклетиана, видел в прекращении религиозной распри, долго расстраивавшей империю, важное условие для восстановления ее внутреннего единства. Закон Константина (миланский эдикт 313 года) объявлял христианство равноправным со всеми допущенными империей культами, многочисленные поклонники Распятого призывались к службе государству, которое перестало насиловать их совесть и обещало им покровительство, а руководившая ими церковь получала характер самостоятельного государственного учреждения. История назвала Константина «Великим» именно за установление «религиозного мира» в империи, и несомненно этот государственный акт его имеет первостепенное всемирно-историческое значение, знаменуя победу нового мировоззрения. И он привел к очень важным непосредственным следствиям и в религиозно-нравственной, и в общественной областях, так как им создавалась широкая возможность для церкви влиять гуманизирующим образом на различные стороны жизни; но общие политические расчеты императора на деятельную и продолжительную поддержку христианского общества не вполне оправдались. Христианские подданные императора подвергались тому же гнету государства, которое вообще убивало в народе чувство преданности к империи; а церковь, в которой империя думала найти крепкую опору, одушевлялась целями, не совпадавшими с интересами государства. Проповедуя людям спасение душ и презрение к земным благам, она не могла развивать в них гражданские добродетели, не могла воодушевлять их к борьбе за величие государства. Веруя в то, что она единственная носительница высшей истины, она не могла стать сама покорной слугой империи, а, напротив, скоро выдвинула теократическую идею о первенстве церкви над государством и желала подчинить себе последнее. В церкви уже установилось учение о «царстве Божием на земле», царстве всемирном, которое должно включить в себя все народы и в котором равны между собой варвар и римлянин. Оно будет как бы приготовлением будущего небесного царства. Церковь должна быть главой его на земле; существование империи для него необходимо. Такая точка зрения не могла поддерживать в населении римского патриотизма. Наконец, христианская церковь, которая скоро сделалась господствующей и должна была служить единству империи, сама в это время была раздираема внутренней борьбой с ересями, особенно с арианством, и она вовлекла государство в эту борьбу, что подало повод к новым преследованиям и новым волнениям, разрушившим мир, растрачивавшим силы, пагубно действовавшим и на нравственность.

Обращение готов в христианство

В то время, как империя пытается возвратить себе потерянное единство и крепость, могущество варварского мира все растет. На черноморских берегах господствуют готы. Они распадаются на два большие племени. В Нижне-Дунайской равнине (в бывшей Дакии, обратившейся в «Готию») живут тервинги (вестготы); восточнее за Днестром вплоть до самых приволжских стран широко расселились грейтунги (остготы). Каждое из этих племен распадалось на мелкие колена, но часто во главе их появлялись национальные короли. В течение IV века между готами стало распространяться христианство. Главным учителем новой веры у них был Ульфила (Ulphilas, Wulfila), родившийся около 310 г. в области вестготов, но происходивший от пленной семьи малоазиатских греков, перевезенной на Дунай. Он составил с помощью греческого алфавита азбуку для готов, перевел на их язык библию, и этот древнейший памятник готской письменности, сохранившийся до нас только в отрывках, является очень важным источником для изучения старогерманского языка и литературы. Ульфила, которого часто называют «Моисеем готов», будучи сам арианином, как многочисленные жители восточных провинций империи, проповедовал своим новым соотечественникам учение этой секты, хотя и осужденное Никейским собором (325 г.), но пользовавшееся покровительством нескольких императоров. Таким образом, готы мало-помалу, оставляя поклоненье Одину, переходили в арианство, а через них оно перешло и к другим германским племенам. Это религиозное различие оказалось потом важным препятствием для слияния германцев, занявших в V в. западные провинции империи, с туземным римским населением.
В борьбе между империей и готами в начале IV в. произошла некоторая передышка. Они живут более или менее в мире с империей, как бы удовлетворенные уступленными им землями; иногда только возобновляются с их стороны неприязненные действия, с которыми римские армии справляются вполне успешно. Особенное значение во второй половине IV в. приобрела восточная отрасль готского племени. Царство Германриха Остготского простиралось не только на область, занятую его племенем; ему подчинены были также мелкие финские народцы Поволжья; в его государство входили, вероятно, некоторые и славянские элементы; ему повиновались вестготские конунги и другие германские вожди. Современные летописцы утверждают даже, что он объединил под своей властью огромное пространство от Волги до Тейсы и Балтийского моря. Однако рассказы эти, нужно думать, преувеличены, и самая держава Германриха, должно быть, не отличалась большой сплоченностью; это видно из того, что она распалась и исчезла от первого нанесенного ей удара. Правда, что удар этот был ужасный. Он дан был гуннами.

Переход вестготов в пределы империи

Это тюрко-монгольское племя долго кочевало в глубине среднеазиатских степей, постепенно подвигаясь на запад. Отдельные орды его проникали понемногу в равнину Волги, а в конце IV в. вся масса гуннов устремилась в Европу. Это были страшные люди. Дикие и свирепые, безобразные по внешности, грубые по нравам, воинственные и неустрашимые, жадные до добычи, удалые конники, стойкие и хитрые, они казались непобедимыми. Римский историк Аммиан Марцеллин оставил нам очень яркое описание гуннов, которые представлялись образованным римлянам исчадием демонов.
Вся сила их первого бурного натиска обрушилась (ок. 375 г.) на остготов. Храбро сражался Германрих с ужасными восточными завоевателями, но победить ему не удалось, и он погиб в бою, а племя его было захвачено громадной нахлынувшей волной и вовлечено в новые передвижения обратно на запад. Орда пошла, увеличиваясь, как лавина, покоренными по дороге народцами, по направлению к Паннонии (нынешняя Венгерская низменность) и потеснила на пути вестготов, которые придавлены были к Дунаю. Необозримая масса этого племени, — их было 200.000 человек способных носить оружие мужчин, с женами, детьми и стариками (т. е. всего около 700.000-900.000 человек), — должна была искать убежища на землях империи.
В это время империя была разделена на две половины, и на востоке правил Валент. В 376 г., когда он находился в Антиохии, к нему прибыло посольство вестготов с просьбой приюта и пропитания и с предложением подчинения и службы. Валент колебался; внушительное количество варваров страшило его. Но советники скоро убедили его в выгодности сделки: император приобретал солдат, которые сделают его непобедимым. Сам он, как арианин, был склонен покровительствовать готам; он принял их в свое подданство, разрешил им разместиться гарнизонами в Мизии и приказал местным властям снабжать их провиантом. Варвары обязались явиться на почву Римской империи безоружными; но они не выполнили этого условия, так как заведовавшие переселением римские чиновники согласились за деньги оставить им их мечи. Несколько дней длилась опасная переправа. Вестготы, обезумевшие от страха и голода, бросались в реку, на чем попало, быстрое течение уносило вниз наскоро сколоченные плоты и легкие челноки, и многие из них погибли.
Таким образом, не в качестве завоевателей вступило на землю империи одно из самых многочисленных германских племен; оно принято было под защиту с обязанностью военной службы во время бегства от страшного врага. Положение вестготов в империи было незавидное. Они сразу подверглись эксплуатации корыстолюбивой римской администрации. Обязанные выдавать готам даром казенные съестные припасы, чиновники утаивали в свою пользу назначенные для этого деньги, вследствие чего готы терпели недостаток в продовольствии и принуждены были отдавать все свое имущество и даже продавать в рабство жен и детей, чтобы приобрести незначительное количество хлеба или мяса. Но и для государства такая масса вооруженных варваров могла быть очень опасна. Голод и притеснения побудили готов к открытому мятежу. Нестройной, но сплошной толпой двинулись они прямо к столице. Сам Валент выступил против них во главе своей лучшей армии, но войско его потерпело поражение при Адрианополе (378 г.), и сам он пал в бою. Шайки рассвирепевших варваров рассыпались по всему полуострову, лишенному защитников, и так разорили страну, что (по выражению одного отца церкви) «не оставили в ней ничего, кроме неба и земли». Недовольные своей судьбой рабы и крестьяне массами перебегали к ним. Только через несколько лет удалось справиться с ними знаменитому полководцу Феодосию, который призван был в соправители западным императором Грацианом, а после смерти его сделался сам императором и еще раз соединил вместе обе половины империи. Феодосий разбил по частям отряды готов, занимавшиеся грабежом, а с вождями главных сил заключил договор, по которому они обязывались быть послушными и подчиненными союзниками и получали квартиры и содержание в разных местностях Балканского полуострова (382 г.). Таким способом готы были замирены, и энергичный император умел держать их в повиновении в продолжение всего своего царствования. Феодосий ясно понимал, что присутствие в империи таких значительных и неупорядоченных варварских элементов должно препятствовать дальнейшему правильному развитию страны; но он видел вместе с тем, что вытеснить их за ее пределы уже нет возможности и что без них, за неимением достаточной римской армии, даже нельзя обеспечить защиты дунайской границы от других посягательств. Все войско Восточной империи скоро подверглось сильной варваризации. Ревностный сторонник православия, Феодосий не решался даже запретить готам их арианское богослужение. Константинополь кишел варварами: они служат в гвардии императора, их вожди приобретают даже важные посты при дворе. В местах своего постоя они производят, нередко насилия над жителями. Общественное мнение, особенно литература, резко протестует против наплыва варваров, но правительство должно преклониться перед силой вещей.

Федераты и лэты

В то самое время, когда на востоке остготы были захвачены гуннским нашествием и невольно присоединились к странствующей орде, а вестготы вступили на Балканский полуостров, на западе вдоль рейнской границы, наместникам императоров IV в. приходилось постоянно удерживать все усиливающийся напор германских племен — бургундов, аллеманнов, франков. Они часто врываются в Галлию, которая вся разорена от их беспрерывных опустошительных набегов. Империя не отталкивает варваров и тут, а добровольно принимает в свои пределы и расселяет на почве Галлии очень многочисленные обрывки племен в виде союзников (федератов), которым даже уступаются нижне-рейнские территории, или военных поселенцев (лэтов), которые работают на розданных землях в качестве подданных императора и образуют особые военные отряды. Все эти варвары несут пограничную военную службу в интересах империи против своих вторгающихся в нее одноплеменников. Варвары соглашаются очень охотно на такие договоры, добиваются их и счастливы ими; так далеки они от мысли о завоевании империи; их вожди ищут римской служебной карьеры и часто достигают высших военных командований. В пограничных войнах против германцев солдаты-варвары помогают римским полководцам одерживать блестящие победы. Но эти массы варваров, внедрившихся в состав населения Галлии или верхне-дунайских провинций, в которых повторяется та же картина, постепенно «германизируют» занятые ими местности; римская стихия не может уже уподобить их себе: германская кровь все расширяющимся потоком вливается в римские земли на западе, и резкость пограничной черты между римским и варварским миром сглаживается все больше и больше — ослабевающий тут элемент мало-помалу заменяется новым, свежим и сильным.

Преемники Феодосия

Феодосий, несмотря на крупный правительственный талант и большую личную энергию, не мог обеспечить за государством продолжительного внешнего мира и прочного внутреннего порядка. После кратковременного усиления, благодаря реформам Диоклетиана и Константина, империя вновь стала приходить в упадок, так как язвы ее не могли быть излечены ими. Сам Феодосий, по-видимому, не верил в жизненность восстановленного им единства. Умирая, он счел нужными разделить империю на две половины и дал восточную старшему сыну, 18-летнему Аркадию, а западную 11-летнему Гонорию. Печальные годы настают для империи после смерти последнего выдающегося ее государя. Ко всем указанными выше общественным бедствиям и религиозным раздорам присоединялось теперь еще то обстоятельство, что новые монархи, из которых один был слабоумным ребенком, другой не сложившимся, вялым и сонливым юношей, не проявляли ни способностей, ни стремлений к деятельному руководству политическими делами. Такие свойства правителей давали полный простор самым наглым и низким интригам между вельможами, добивавшимися власти. Придворные козни уже не раз бывали причинами кровавых преступлений и дворцовых революций, а теперь они должны были окончательно запутать положение государства.
Феодосий, желая, чтобы престол во всем греко-римском мире сохранился в руках членов его дома, не мог не понимать, что сыновья его не подготовлены к несению тяжелой чести, которую он на них возлагал: он дал обоим руководителей-советников. Рядом с Аркадием стоял Руфин, человек умный и тонкий, родившийся в Галлии в самых низших слоях общества и собственной ловкостью создавший себе карьеру. Хитрый царедворец, он искусно заслужил доверие императора и достиг высокого звания префекта претория; но это не был истинно государственный деятель, а настоящий искатель приключений, думавший лишь о собственном возвышении, равнодушный ко благу государства, которое он беззастенчиво грабил, пользуясь безнаказанностью первого сановника. На западе же мы видим в качестве заместителя малолетнего государя очень замечательную личность. Варвар по происхождению и христианин лишь по внешности, Флавий Стилихон, однако, глубоко уважал римскую культуру, которую он сам в значительной степени усвоил, и питал к империи искреннюю привязанность. Блестящий полководец, он обладал вместе с тем и крупными правительственными талантами; хотя также очень честолюбивый, он не ограничивался все-таки преследованием одних эгоистических целей, а один из последних одушевлялся идеей служить величию Рима и честно бороться против разрушавших его бед.
Стилихон был другом умершего императора, он получил руку его приемной дочери Серены, и эта даровитая женщина, сильная волей и страстно желавшая быть первой в государстве, завладела воспитанием Гонория и стала для мужа видной опорой в делах правления. Стилихон сумел реорганизовать войско, установить искусную систему договорных отношений с пограничными варварскими князьями, с которыми ему, их соотечественнику, приходилось быть всегда готовым к войне. Он заботился о правосудии, о мягкости при взыскании податей, и им введена была в религиозных делах разумная терпимость, которая дала населению отдохнуть от преследований, применявшихся Феодосием не только к язычникам, но и к христианам, уклонявшимся от никейского исповедания. Странно видеть варвара отстаивающим римскую государственную и культурную идею, когда римляне сами ее забыли; но в таком виде часто обнаруживается влияние высшей цивилизации на выдающегося представителя еще мало тронутой ей расы; и такие контрасты, когда для спасения государства работают люди, чужие ему по крови, при апатии большинства и беспечности правящих классов, иногда проявляются в период великих общественных кризисов.
В числе разрушительных сил, подтачивавших государство, не последнее место занимала вражда между обеими половинами расколовшейся империи — эллинским востоком и романским западом: вражда, коренившаяся в самом факте завоевания стран греческой культуры Римом, поддерживалась различиями языка, быта и этнографических особенностей и обострялась соперничеством старого Рима с новым Константинополем, который отнял у первого часть его славы и значения. Соперничество это в изучаемый момент, как бы воплощалось в ненависти друг против друга первых советников государей; а по примеру ее загоралась зависть между двумя братьями, призванными к великой исторической роли и способными лишь на мелкие душевные движения и ничтожные дела. Стилихон присутствовал при последних минутах Феодосия, и тот поручил ему наблюдение за обоими сыновьями. Романизованный варвар смотрел на слова императора, как на юридический акт. Он стоял во главе почти всех военных сил и захватил в свои руки всю казну Феодосия; таким образом войском и деньгами он мог подкрепить свои притязания. Заявление им своих прав опеки и над Аркадием встретило однако жестокий отпор со стороны Руфина. Стилихон удержался от междоусобной войны, поджидая, когда сами обстоятельства потребуют его вмешательства в дела востока, и предоставляя константинопольскому двору ослаблять себя кознями и заговорами.
Все указанные условия, разлагавшие крепость учреждений и правильность администрации, выдвигали на первый план варваров, которые были расквартированы в качестве союзных племен или вспомогательных отрядов в различных местностях. Они проникли уже и в сердце государства и почти составляли большинство в армии. При ослаблении правительственной власти они получали возможность свободно хозяйничать в стране. Между такими варварами самыми многочисленными были вестготы. Разбросанные гарнизонами по различным населенным пунктам Балканского полуострова, постоянно подвергавшиеся вымогательствам римских чиновников, они чувствовали опасность потерять племенную целость и инстинктивно стремились объединиться около национального вождя и приобрести в собственность сплошную территорию. Традиции военной избирательной монархии были живы у готов, и они, по старому обычаю, собрались на бурное вече, подняли на щит уже прославившегося воина Алариха и торжественно обнесли его вокруг вооруженной сходки, провозглашая конунгом.
Новый вождь принадлежал к знатному роду «Balta» («храбрецов»), из которого готы и раньше выбирали себе королей. Аларих родился около 370 г.; в юности пережил ужасы гуннского нашествия, опасности переправы через Дунай и тяжелые лишения, которые терпели его соплеменники уже на почве империи. Выросший в лагере, он отличался дикой смелостью, свойственной вообще германским предводителям; но находясь в сношениях с римлянами, он выработал в себе и ту особую сметливость, коварство, искусство всматриваться в обстоятельства и извлекать из них выгоду, которые также часто характеризуют варваров при их столкновениях с государствами высшей культуры. Эта культура уже коснулась готского вождя, затронула его впечатлительность и не могла не увлечь его своими удобствами. Он видел таких же варваров, как он сам, Гайнаса, самого Стилихона, в роли важных сановников государства. Феодосий давал и ему самому второстепенные военные поручения, и в нем теперь зажглась страсть завоевать для себя крупный пост в империи. Готскому королю нельзя было отказать в политической дальновидности, и он ловко сумел воспользоваться смутами, вызванными интригами правителей после смерти Феодосия, чтобы попытать счастья в борьбе с великим государством.