Произведений живописи и скульптуры народов мусульманского Востока до нас почти не дошло, так что об изобразительных искусствах Востока мы получаем представление, главным образом, благодаря книжной иллюстрации — миниатюре. И лишь в немногом помогают воссоздать картину состояния живописи изображения на керамике, восточных тканях, отчасти коврах.
Но мир восточной живописи, раскрывающийся в миниатюрах рукописей, полон редкого и тонкого очарования и незабываемой красоты. Давая незаменимый материал для понимания стиля и характерных особенностей искусства арабов и персов, миниатюра служит богатым источником познания культуры и быта мусульманских народов в разных странах и в различные эпохи. Интересная для историка культуры и искусствоведа, миниатюра увлекает и художника, в законах творчества ее почерпающего порой импульсы к своим творческим исканиям; жадное и многостороннее собирательство восточной миниатюры и изучение ее с особенной силой проявилось за последнюю четверть века. Но ценить живопись Востока научились европейцы уже давно. Шарден, живший в 17 веке, посвящает в своих «Voyages en Perse» персидской живописи особую главу. Мы знаем теперь, что Рембрандт владел альбомом индийских миниатюр, изучал их, даже копировал в своих рисунках, творчески перерабатывал влияния их в иных своих произведениях.
А между тем самое существование у мусульманских народов изобразительного искусства — живописи — может показаться фактом удивительным, так как обычно считают, что Ислам запрещает вообще всякое изображение живых существ.
Но это верно далеко не для всех эпох и не для всех исповедующих мусульманство народов. Литературная традиция сообщает нам о пользовании живописными изображениями в первые века Ислама (M. H. Lammens. Ľattitude de ľIslam primitif en face des arts figurés (Journal Asiatique, sept.-oct. 1915)).
Если верить Мурадже, то при калифе Абд-эль Мелике в великолепной мечети в Иерусалиме двери были украшены изображениями Магомета; стены храма были покрыты живописью, изображавшей магометовы ад и рай; но эти изображения были сделаны, вероятно, византийскими мастерами (Lavoix Les peintres arabes. P. 1876. p. 5).
Некоторые сведения приводит еще арабский историк Макризи (S. Migeon. Manuel ďart musulman, t. II. 1907, p. 1-2), которым были написаны биографии мусульманских художников. Но это его сочинение к сожалению до нас не дошло. Достаточно, однако, обратиться к инвентарю сокровищницы Эль-Мостанер-Биллах, чтобы уяснить себе вкус, который имели к изображению живого фатимидские властители Египта. Один из визирей Язури специально был занят привлечением ко двору художников и заказами им. Из них особенно славны были Ибн-эль-Азиз из Басры и Казир из Ирака, которым он поручил покрыть живописью стены дворца. Ибн-эль-Азиз, между прочим, изобразил танцовщицу, задрапированную в красные покрывала на желтом фоне с эффектами рельефа. Макризи в другом месте распространяется о таланте придавать рельефность фигурам, говоря о живописи, изображающей Иосифа, брошенного братьями в колодезь, нагое тело которого матовой белизны выделялось на черном фоне и казалось выходящим из подземной тюрьмы. Но время ничего не сохранило кроме имен о тех славных мастерах, о которых сообщает Макризи: произведения их до нас не дошли.
Запрещения изображать живое находятся главным образом в устных изречениях Магомета, записанных позднее, а не в Коране; чем и объясняется, что мусульмане далеко не все этому запрещению повинуются: так шииты Персии не подчиняются ему и создают цветущую школу живописи (в шиитство у персов непроизвольно вошло многое из прежней религии персов — из сасанидского зороастрийства и из манихейства).
В самом деле в Коране только в одном месте прямо запрещается работа художников — и то лишь скульпторов (Lavoix, о. c., р. 2). Вот этот стих: «О верующие! вино, азартные игры, статуи (ансаб) суть наваждения сатаны; воздерживайтесь от этого и вы будете счастливы!»
Прямых запрещений следует искать в комментариях к Корану (Lavoix, о. c., р. 3). «Несчастье, читаем мы там, тому, кто будет изображать живое существо! В день последнего суда лица, которых художник представил, сойдут с картин и придут к нему с требованием дать им душу. Тогда этот человек, не могущий дать душу своим созданиям, будет сожжен в вечном пламени». Или в другом месте: «Бог послал меня уничтожить людей троякого рода: гордецов, многобожников и живописцев. Берегитесь, изображать Господа, или человека, а пишите только деревья, цветы и неодушевленные предметы».
Всего в мусульманском предании (хадисах) есть четыре вида запрещения изображений. Там, между прочим, выносится проклятие поклоняющимся изображениям пророков и святых (это, впрочем, скорее запрещение идолопоклонства); запрещается также иметь ткани и подушки с изображениями.
Несмотря на отсутствие, таким образом, в Коране прямых запрещений, Навави в 13 веке, основываясь на этих четырех хадисах, запрещает иметь у себя какое-либо изображение, имеющее тень (L. Massignon. Les methodes de realisation artistique des peuples de ľIslam. (Syria, 1921, t. II, f. 1)).
Как бы то ни было, изображения в мусульманском искусстве встречались — и не только в эпоху, предшествующую 13-му веку, но и позднее. Относительно рано — именно с 11-го века — запрещение начали проводить в мавританской Испании и на севере Африки; с 14-го века в Египте и передней Азии и у турков-османов. Персы и мусульмане Индии считались с запрещением изображений только при украшении мечетей и других сооружений культа.
От древнейшего периода мусульманской живописи до нас дошли лишь самые незначительные остатки. И, быть может, древнейшим памятником, который мог бы дать представление о первоначальной поре искусства, являются стенные росписи Кусейр-Амры IX века, открытые в моавитской пустыне Музилем (A. Musil. Kusejr-Amra und andere Schlösser östlich von Moab (Sitzungsberichte der K. Akademie der Wissenschaften, B. 144, Wien, 1902) и Kusejr-Amra. т. I (текст), т. II (41 таблица). Wien. 1907. Издание Венской Академии наук. Живописи касаются статьи A. Milich. Die Anfnahme der Malereien, Fr. Wickhff. Der Stil der Malereien). Но стенописи Кусейр-Амры с их аллегориями, с их сценами из повседневной жизни и полными наблюдательности изображениями животных представляют собой, по выражению В. Шульца (W. Schultz. Die islamische Маlerie (Orientalisches Archiv, 1910-1911.)), проявление восточного эллинизма — создание греческих или сирийских художников на службе у Омейядской династии.
Миниатюра получила свое начало также не в Сирии, а в Месопотамском Ираке, где был центр мусульманской культуры в эпоху халифов. Трудный и сложный вопрос о происхождении мусульманской миниатюры представляется в свете современного изучения в таком виде (мы следуем здесь в главном выводам, предложенным Э. Кюнелем на основе всего предыдущего изучения в вышедшей в 1922 году его книге: Miniaturmalerei im Islamichen Orient. Berlin, 1922). Теперь можно сказать с достаточной уверенностью, что в 8 веке при Омеядах в Дамаске манускриптов с миниатюрами еще не было. Каллиграфия и украшение коранов получили свое начало не в Сирии, а в Басре и Куфе, т. е. в Месопотамском Ираке. При дворе аббасидов в Багдаде следует искать и происхождение искусства исламской миниатюры. В столице халифов было тогда более сотни книжных лавок и там создавалось большое количество манускриптов.
В истории возникновения мусульманской книжной миниатюры может быть отмечен ряд повлиявших на нее элементов. Это, во-первых, влияние несториан, сиро-египетских христиан, сообщивших знакомство с христианским антиком. Далее, должна быть отмечена роль манихеев, проникших в 8 веке в Месопотамию и пользовавшихся большим благоволением Бармекидов и халифа Мамуна (813 — 833).
Мани, основатель секты, происходил из Персии, действовал в Индии и Тибете и был умерщвлен в 275 г. по P. X. сасанидским царем Бахрамом I. Традиция прославила его, как замечательного художника. Художником его считали и персидские поэты: Фирдауси и Хафиз. Сообщают, что в 11 веке в княжеских библиотеках находились рукописи, иллюстрированные его рукой (Cumont. Mani et les origines de la miniature persane (Revue archéologique, 1913)). В монастырях, основанных его последователями, живописные изображения: стенопись и книжная миниатюра получили большое распространение. О красоте и роскоши манихейских книг согласно сообщают и арабский ученый 9 века Аль-Джабизи и христианские писатели: блаженный Августин и Ефрем Едесский. Две миниатюры на полуистлевшем листке, найденные экспедицией Лекока в Китайском Туркестане (воспроизведены y Le Coq. Chotscho. Berlin. 1913, pl. 5, y Cumont, о. c., и y E. Kühnel, о. c., стр. 19 и 21), дают представление о манихейской живописи. Эти фрагменты, хотя и возникли в отдаленном государстве уйгуров, могут, по мнению Кюнеля, дать нам понятие о стиле, который влиял в 9 веке на багдадскую школу. Кюмон полагает, что миниатюры, найденные экспедицией Лекока, отражают в себе черты сасанидского искусства. Является весьма вероятным, пишет он, что искусство миниатюры было перенесено манихеями в эпоху Сасанидов в Туркестан, где получило дальнейшее развитие. Миниатюры, найденные Лекоком, отличаются удивительной живостью красок. На одной изображены в тени цветущих деревьев два ряда жрецов в священнослужительских костюмах — в белом платье и белых тиарах; они представлены сидящими и пишущими. На обороте изображены музыканты в разноцветных костюмах, играющие, сидя на коврах.

Может быть, следует в дополнение к предыдущим привлечь и весьма интересную миниатюру (фрагмент), воспроизведенную в составленном С. Ф. Ольденбургом отчете о русской туркестанской экспедиции 1909 — 10 г.г. (С. Ф. Ольденбург. Русская туркестанская экспедиция 1909-1910 года. Спб. 1914, рис. 68 на стр. 78). Здесь этот фрагмент обозначен, как происходящий из Турфана, и описан так: «Этот отрывок образа или иллюстрации на бумаге чрезвычайно любопытен и яркостью красок и примитивностью рисунка: изображен монах, держащий уйгурскую книгу. Тело телесного цвета, волосы черные, нижнее платье желтое, верхнее красное с зеленой каймою и розовою подкладкою, сзади накинут еще зеленый шарф. Монах находится в каком-то помещении, задрапированном темно-красными занавесями. По всей вероятности, мы имеем здесь дело с куском иллюстрированной уйгурской рукописи». Отметим еще воспроизведенный в том же Отчете на рис. 73 отпечаток на бумаге манихейского священного изображения из Караходжи.
В число источников, образовавших миниатюру аббасидского периода, привходили, может быть, и зороастровские традиции. Во всяком случае, в эпоху Сасанидов в Персии наряду с изваянным играло роль и живописное изображение и еще в 10 столетии Масуди упоминает о манускрипте более ранней эпохи с портретами иранских царей.
К сожалению, все произведения этой первоначальной эпохи иллюстрирования книг в Ираке до нас не дошли, так что мы только по литературным известиям знаем о ведущей начало оттуда школе миниатюры в Каире, процветавшей там в течение всей эпохи Фатимидов. После падения Фатимидов в 1171 году получили преобладание в Египте сунниты, и многие художники перекочевали назад в Багдад, который теперь вновь получил руководящую роль в книжном украшении. На переводы греческих естественнонаучных трактатов был особенный спрос. От них, а также и от столь любимых тогда макам Харири и сборников басен, по счастью, дошли до нас характерные образцы. Мы наталкиваемся тут даже на два имени художников: Абдаллы ибн-эль Фадль, иллюстрировавшего в 1222 году «Фармакологию» Диоскорида, и Яхию ибн-Махмуда из г. Вазита, исполнившего в 1237 году миниатюры для одного из списков макам Харири (ныне в Парижской Национальной библиотеке). Весь наличный дошедший до нас материал восточной миниатюры изучен до сих пор еще далеко не в совершенстве. Несомненно, новые находки как на Востоке, так и в тиши западноевропейских коллекций дадут много нового для уяснения тех или иных спорных вопросов классификации или стилистического определения. При современном состоянии знания восточная миниатюра может быть разбита на следующие главнейшие отделы: арабская миниатюра (месопотамская или багдадская школа 13 века), персидская миниатюра (с 13 по 17 век), турецкая миниатюра (15 — 17 века) и индийская миниатюра эпохи великих Моголов. Но прежде чем перейти к детальному изучению, рассмотрим, какие рукописи иллюстрировались и каковы были приемы работы миниатюристов, то есть, остановимся на вопросах, во-первых, о круге сюжетов, а во-вторых, о технике живописи.