Общие сведения о коряках

Коряки — народ, близко родственный чукчам и живущий в соседстве с ним, в северной части Камчатки и далее на север (бассейн р. Пенжины). Числ. ок. 6.000 чел. Подобно чукчам, коряки разделяются на приморских (охотники-рыболовы и собаководы) и оленных или кочевых. Общественный строй коряков, как и у чукчей, весьма примитивный. Семья является независимой единицей, группа родственных семей — единственный тип общественного объединения. Имеющиеся сейчас «роды» являются, однако, просто административным делением, введенным русскими властями. Брачные порядки у коряков такие же, как у чукчей, но обычая сменного брака у них нет. У кочевых коряков отмечается прочность семейных связей, у приморских господствует, вероятно, под влиянием русских, большая свобода нравов. Как и у чукчей, здесь сохранился обычай умерщвлять стариков (с их согласия). У оленеводов имеется значительное экономическое расслоение: наряду с маломощными, есть хозяева, владеющие десятками тысяч голов оленей. Более слабое племя, чем чукчи, коряки скорее подчинились русскому завоеванию и даже выступали нередко в союзе с русскими и чуванцами против своих давних врагов, чукчей. В связи с этим и влияние христианства на коряков было несколько более сильным.

Религия коряков

Будучи ближайшими соседями чукчей, имея почти тот же хозяйственный и общественный уклад, коряки в своих религиозных верованиях имеют тоже чрезвычайно много общего с чукчами. Их промыслово-оленеводческая обрядность, шаманство, представления о злых духах, семейный ритуал и пр. — очень мало отличаются от соответствующих форм чукотской религии. В виду этого, в дальнейшем дается только самая сжатая характеристика религии коряков, и внимание обращается гл. обр. на особенности, отличающие коряцкую религию от чукотской.

Промысловые и оленеводческие обряды

«Цикл праздников неодинаков у приморских и оленных коряков, благодаря различию их источников существования. У обеих групп развит культ животных, от которых зависит их пропитание; но приморские коряки почитают морских животных, а оленные коряки — стада оленей. Все религиозные празднества коряков сосредоточиваются вокруг этих животных.
У приморских коряков имеются следующие главные праздники: праздник кита, празднование укладки лодки на зиму и спуск ее летом. К религиозным обычаям приморских коряков относится также ношение масок». (Jochelson, Koryak, p. 65).
«Китовый праздник справляется обычно в октябре, при поимке кита или другого китообразного животного.
Существенная часть китового праздника основана на той мысли, что убитый кит пришел в гости в селение, что он гостит здесь некоторое время, в течение которого ему оказывают величайшее уважение, что затем он возвращается в море, чтобы повторить свой визит на следующий год, и что он побудит своих родичей тоже придти, рассказав им о почетном приеме, оказанном ему. По коряцким представлениям, киты, как и все другие животные, составляют племя, или вернее семью родственных особей, живущих, подобно корякам, в селениях. Они мстят за убийство одного из них и благодарны за получаемую любезность.
Китовый праздник является не семейным, а общественным (communa). В нем участвуют все жители, селения: но владелец лодки, командой которой кит был убит, выступает в качестве хозяина праздника и его распорядителя. Он приглашает соседей, и торжество, длящееся несколько дней, происходит в его доме или же в самом большом доме селения. Если в поимке кита участвовали несколько лодок, хозяином праздника является тот, кто нанес своим гарпуном смертельный удар». (Jochelson, pp. 66-7).
Вот как происходил один такой праздник, виденный Иохельсоном. Когда охотники убили кита и притянули добычу к берегу, их встретили с плясками наряженные по праздничному женщины. Пляской женщины встречают «гостя». После пляски одна из них положила в рот мертвому киту ветки и пучок травы, произнося заклинания. «Несомненно, что это была жертва, символизирующая мясо, предлагаемое киту, — говорит Иохельсон. — Но коряки неспособны были объяснить мне значение веток». «Наши предки делали так», — говорили они. — Затем женщины надели на голову кита род колпака из травы, «по-видимому, чтобы кит не мог видеть, как его будут резать». После этого кита освежевали и к вечеру приготовили все для пира.
Вечером все собрались в дом хозяина сети, которой, был пойман кит. Хижина освещалась восемью каменными лампами, по числу участвовавших в торжестве семейств. Среди обычных семейных святынь была выставлена деревянная фигура кита, а рядом — жертвенная чашка и куски вареного китового мяса: жертва духу кита. Все сидели тихо в полутьме хижины и говорили шепотом, как бы в ожидании гостей.
Когда все приготовления были кончены, тишина была сразу нарушена громкими и радостными криками женщин: «Вот пришли дорогие гости!» «Приходи к нам почаще!» «Когда уйдешь назад в море, зови к нам своих друзей, мы приготовим им такую же вкусную пищу, как и тебе!» «У нас всегда много ягод!» — и т. п. При этом они указывали на нарочно приготовленные из китового и тюленьего жира, ягод, корней и пр. пирожки. Хозяин праздника бросил в огонь куски жира в жертву божеству и помазал жиром рты священных изображений. После этого началось пиршество. В хижине царило общее возбуждение. Вечер закончился гаданием по оленьей лопатке относительно предполагаемого возвращения кита в море.
Следующие три дня прошли во взаимных посещениях и угощениях между жителями селения. Вечером 3-го дня опять собрались в том же доме, и женщины с плясками и битьем в бубен опять приветствовали гостей: убитых кита и тюленей. Наконец, на следующее утро происходила церемония снаряжения кита в обратный путь. Участвующие в обряде женщины закрывали лица травяными масками, как бы боясь взглянуть в глаза присутствующему духу кита. После заклинаний, особое гадание показало, что кит благополучно отправился домой. Если бы он этого не сделал, это предвещало бы голод и другие несчастия. Затем сумки с кусками мяса кита и тюленей были вынесены на крышу дома. Этим закончилась церемония. (По Jochelson’y, pp. 69-77). (Описанный здесь китовый праздник является одним из примеров очень распространенного у охотничьих народов Сибири культа, связанного с идеей смерти и воскресения животного. Та же идея лежит в основе культа медведя у тех же коряков, у гиляков, у которых он особенно развит, и у других народов. По своей хозяйственной обусловленности и по идеологическому значению этот охотничий культ умирающего и воскресающего животного аналогичен тому культу смерти b воскресения «духа растительности», который характерен для многих земледельческих религий, и который, как известно, послужил главным источником происхождения христианства. Общая тому и другому культу идея смерти и воскресения божества имеет свои корни в хозяйственной деятельности человека, старающегося обеспечить себе восстановление потребленных им запасов природы).
Вытаскивание из воды лодок на зиму и спуск их весной соединяются с праздниками, имеющими характер семейных торжеств. Они связаны с ритуальным добыванием огня и принесением жира в жертву лодке, которая является одной из семейных святынь. (По Jochelson’y pp. 78-9).
Главные празднества оленных коряков связаны с их оленями. Осенью, при возвращении оленьих стад с летних горных пастбищ, их торжественно встречают, бросая в них горящие головни, зажженные священным огнем. Этим, по-видимому, выражается какая-то связь оленей с домашним очагом. После этого несколько оленей убивают, — по словам Иохельсона, в жертву небесному божеству.
Другая религиозная церемония справляется весной, по окончании отела оленей. (По Jochelson’y pp. 86-88).
Некоторые религиозные обряды общи оленным и приморским корякам. Это те, которые связаны с сухопутной охотой. К числу таких обрядов относится, напр., обряд угощения убитого медведя.
«Когда мертвого медведя принесут домой, женщины выходят ему навстречу, с плясками, держа горящие головни. С головы медведя сдирают кожу, и одна из женщин надевает ее, пляшет в ней и упрашивает медведя не сердиться и относиться к ним по-дружески. В то же время на деревянную тарелку кладут мясо и говорят: «Ешь, друг».
Для этого обряда изготовляют также деревянное изображение медведя и кормят его. Потом в шкуру медведя набивают травы и это чучело обносят вокруг дома, как бы провожая медведя обратно. (По Jochelson’y pp. 88-9).
Особая церемония проделывается также и если убьют волка, который считается «богатым оленевладельцем и могущественным господином тундры». (По Jochelson’y р. 89).

Семейные святыни

Семейные святыни у коряков почти те же, что и у чукчей. Это во-первых, деревянная зажигалка, дощечка для добывания огня, считающаяся хранительницей очага, а кроме того, покровительницей оленьих стад (у оленных коряков) или морской охоты (у приморских). Священную зажигалку «кормят» в торжественных случаях, намазывая вырезанное на ней человеческое лицо жиром. В чужой дом переносить зажигалку нельзя.
Далее, семейной святыней является бубен, употребляемый при равных праздниках и шаманских представлениях.
Затем имеются особые деревянные фигурки, «хранители» (камак, оккамак) дома или стойбища. Им приносят жертвы, «кормя» их жиром. Некоторые «хранители», по мнению коряков, специально помогают при китобойном промысле. Другие охраняют путников в чужой стране или оберегают детей.
К числу домашних святынь принадлежит также лодка, лестница, по которой спускаются в дом через верхнее отверстие (эта лестница — хозяин дома, и она не впускает в него злых духов), наконец — гадальные камни.
Все эти предметы являются общесемейными святынями. Отдельным лицам принадлежат из священных предметов только амулеты, защищающие от болезней. (По Jochelson’y, pp. 33-46).

Хозяева

Представления о «хозяевах» (этын) природы у коряков развито гораздо слабее, чем у чукчей и других их соседей. Эти «хозяева» едва ли мыслятся отдельно от соответствующих материальных предметов. Иохельсон рассказывает следующий случай:
«Один оленный коряк с п-ва Тайгонос, отправившись в начале лета на побережье моря для охоты на тюленей и рыбной ловли, принес оленя в жертву морю. «Море» по-коряцки анка, а «хозяин моря» — анкакен-этынвылэн. Я спросил у него, приносит ли он жертву морю или хозяину моря? Он сначала не понял вопроса. По-видимому, он никогда не думал об этом, и очень вероятно, что эти оба понятия сливались в его уме. Но через несколько времени он ответил: «Я не знаю. Мы говорим «море» и «хозяин моря»: это одно и то же». (Jochelson, р. 30).

Шаманство

Коряцкое шаманство весьма похоже на чукотское. Помимо так наз. «семейного шаманства», т. е. семейных обрядов, связанных с употреблением бубна и призываниями духов, — у коряков имеются профессиональные шаманы, которых зовут энгэнгалан — духовдохновенный (от энгенг — шаманский дух).
«Призвание» шамана, его подготовка, приемы шаманских действий — во всем этом коряцкие шаманы почти не отличаются от чукотских. Но коряцкое шаманство несколько проще чукотского. Так, у коряков нет в настоящее время той «специализации» шаманов, как у чукчей. У них нет «превращенных» (или меняющих пол) шаманов, хотя в преданиях есть упоминания о них; интересно, однако, что шаман носит женские полосатые штаны. Наконец, в настоящее время шаманов осталось вообще немного. (По Jochelson’y, Koryak, p. 49).

Злые духи

Представления о злых духах — калау (ед. число кала), иначе калак, камак — совпадают с представлениями чукчей о келет. Эти калау живут своими семьями и стойбищами, как люди. Подобно людям (корякам) калау делятся на приморских и оленных. Первые держат, вместо собак, медведей, терзающих их добычу — людей. Оленные калау имеют стада оленей. Одни калау живут под землей, другие на земле. Все она нападают на людей, причиняя им болезни.
Коряки думают, что эти духи «невидимы для людей и могут изменять свою величину. Иногда их так много в доме, что они садятся на людей и заполняют все углы. Они ударяют людей по голове молотками и топорами, причиняя тем головную боль. Они кусают, производя опухоли. Они стреляют невидимыми стрелами, втыкающимися в тело и причиняющими смерть, если только шаман не вырвет их вовремя. Калау вырывают куски мяса у людей, вызывая этим болячки и раны на теле». (По Jochelson’y, р. 27-8).
Некоторые калау выполняют особые функции, представляя частные болезни. Есть кала, «заставляющий дрожать», т. е. вызывающий известные нервные заболевания у женщин. (Jochelson, р. 29).

Жертвоприношения

Жертвоприношения играют очень важную роль в религии коряков. Коряк приносит жертвы божествам или духам в различных случаях жизни: для предотвращения какой-либо беды, для испрошения себе тех или иных благ, в благодарность за уже полученные блага.
«Почти все жертвоприношения совершаются отдельной семьей или отдельным лицом. Только жертвы, приносимые хранителю стойбища, могут считаться жертвоприношениями жителей всего селения». (По Jochelson’y, р. 92).
Жертвы злым духам калау, для предотвращения их нападения на людей, приносятся коряками с большой неохотой. В этих случаях убиваются по большей части собаки. В других случаях колют оленей.
«Собаки, принесенные в жертву хозяину моря, оставляются на морском берегу, мордой к морю; приносимые горам или скалам, называемым «дедушка» (апапель), кладутся на верхушке или на склоне холма; а жертвы, приносимые калау, оставляются на земле, с мордой, обращенной к западу. Иногда жертва, предназначенная злым духам, кладется в направлении того пути, по которому предстоит идти». (По Jochelson’y, р. 95).
Эти жертвоприношения наносят большой урон хозяйству. Если принесенного в жертву оленя коряк все же ест сам, и эта ценность, таким образом, не пропадает совсем даром, то с убитой собакой коряк лишается очень важного для него предмета.
«Культ приморских коряков требует значительных издержек. С осени до весны они убивают столько щенков и взрослых собак, что не могут пополнять своих упряжек из естественного прироста; и лишь только начинается зимний торг, они принуждены покупать упряжных собак в русских селениях. Следующий случай может дать представление о количестве собак, приносимых ежегодно в жертву приморскими коряками. В марте месяце я нанял в Парене 20 саней для перевозки моей коллекции до устья р. Гижиги. Месяц спустя я опять проезжал через Парен и был поражен количеством собачьих жертв, которые я там нашел висящими. Вдоль всего берега р. Парена стояли колья, воткнутые в снег, на которых висели собаки с мордами, обращенными кверху и животом на восток. В свете весеннего солнца этот длинный ряд принесенных в жертву собак производил странное и печальное впечатление… Я выяснил, что большая часть этих собак была убита погонщиками нанятых мною саней, в благодарность за благополучное возвращение из русского поселения Гижигинска, и для охраны своей деревни от духа кори, который год тому назад приходил к ним из этого селения. Так как каждый возница стоил мне только 6 рублей за проезд до Гижиги, эта жертва стоила ему более, нежели он заработал.
Конечно, с своей точки зрения коряки имеют точно такое же право приносить своих собак в жертву для собственного благополучия, какое имеем мы убивать cкот для поддержания своего существования. Но мне никогда не было так грустно от человеческого заблуждения, как тогда, когда, подъезжая к селению, я вдруг увидел несколько дюжин кольев с висящими на них бесполезно убитыми животными». (Jochelson, pp. 96-7).
Помимо этих кровавых жертв, коряки приносят и бескровные, в виде табака, чая, жира и т. п. Этими вещами «кормят» домашние святыни, оккамак, хозяина огня и других «хозяев», а также умерших. (По Jochelson’y, pp. 97-8).
Во время принесения жертв произносятся известные обращения к духам и божествам, большей частью очень краткие.
Обычно говорят: «Это для тебя» (вотто гынкын), не называя имени божества, которому приносится жертва… Принося оленя в жертву духу кала, коряк говорит: «Это для тебя, чтобы ты не сердился». Смазывая священную зажигалку жиром, он говорит: «Заботься хорошенько о стаде». (По Jochelson’y, р, 98).

Рождение

Коряки, подобно чукчам, верят, что в новорожденном ребенке возрождается душа какого-нибудь умершего родственника и, так же как и чукчи, они определяют гаданием, какого именно, и соответственно этому дают имя ребенку. С другой стороны, у них есть поверье, что души детям посылаются небесным существом, у которого эти души висят в запасе на стропилах дома. (По Jochelson’y, р. 100).

Смерть и погребение

«Как и у всех других примитивных народов, смерть не считается у коряков естественным процессом. По большей части людей убивают калау, но бывает, что высшее существо или другие сверхъестественные существа посылают человеку смерть как наказание за нарушение какого-нибудь табу или за упущение в принесении жертвы. Часто смерть причиняют людям шаманы. С другой стороны, есть предание, согласно которому людей заставил умирать Большой Ворон». (Jochelson, р. 101).
Своих покойников коряки сжигают. Погребальный ритуал у них в общем очень похож на чукотский. Покойника караулят, веря, что он может ожить. Пока труп находится в доме, родные по обычаю делают вид, будто ничего не случилось, воздерживаются от оплакивания его, считая его как бы живым. Затем покойника наряжают в погребальную одежду, вытаскивает из жилища (оленные чукчи — не через дверь, а под покрышкой юрты), везут на санях к месту сожжения, и оленей, сослуживших хозяину эту последнюю службу, убивают, как бы переправляя их ему на тот свет. Заодно рядом с трупом кладут подарки для прежде умерших родных, чтобы покойник свез и передал их им в загробном мире. У оленных коряков есть обычай разрезать тело покойника, чтобы найти причину смерти. После этого тело и все остальное сжигается на костре. При возвращении родственников домой употребляются, как и у чукчей, магические приемы, долженствующие затруднить преследование их покойником.
В дальнейшем родственники совершают ежегодные поминки по умершему, убивая оленей и складывая их рога на месте трупосожжения. (По Jochelson’y, pp. 104-114).
У коряков нет, в отличие от чукчей, представления о превращении душ умерших в злых духов калау. По их несколько туманным представлениям, «душа» умершего отправляется через некоторое время на небо, а «тень» его — в подземный мир. В этом последнем тени умерших живут совсем как на земле, семьями. Они заботятся об оставшихся в живых родственниках, посылая им охотничью добычу, а то и наказывают их за провинности. (По Jochelson’y, pp. 101-4, 112).

Христианизация

В настоящее время старая религия коряков все более приходит в упадок, и этот упадок начался задолго до революции. Большую роль в этом сыграло русское влияние и христианизаторская политика миссионеров. Правда, христианство не могло пустить глубоких корней среди коряцкого населения. Иохельсон рассказывает о коряцком селении Каменское, что из 30 семей там оказался только один крещеный коряк, по имени Качилькут. «Приглашая в гости русского, он надевает костюмы русского покроя, а когда приходит в русский дом, то крестится с видом большой важности перед православными иконами, не умея, однако, сложить правильно пальцы. Однако, он имеет двух жен и убивает собаку в жертву Верхнему Хозяину. Когда я однажды спросил у него, как это он, христианин, приносит в жерву собак, он ответил, что с тех пор, как крестился, он убивает только щенят, но не больших собак. Это был полусерьезный ответ. Казалось, он таким образом думал примирить обе религии».
По переписи 1897 г. 45% всех коряков числилось крещеными. (Jochelson, р. 124).

Автор: С. А. Токарев

Литература

Кеннан Д. Кочевая жизнь в Сибири. Приключения среди коряков и других инородцев. П. 1896 г.
Крашенинников С. Описание земли Камчатки. П. 1786, тт. 1-2.
Jochelson W. The Koryak. (Jesup North Pacifific Expedition, v. 6). Leiden — N-У.
Орлова E. Коряки полуострова Камчатки (Сев. Азия, 1929 г., №3 (27), с. 83-113).