Черкесы (адыге) до середины XIX в. жили по обоим склонам западной половины Кавказских гор, занимая почти сплошными массами всю территорию на юг от р. Кубани (вместе с Черноморским побережьем до реки Бзыби) и выдвигаясь дальше на юго-восток к Пятигорью, к рекам Малке и Тереку.
По окончании Кавказской войны русское правительство предложило покоренным черкесам выселиться на равнину, или уйти в Турцию. Большинство предпочло последнее, и в результате более полумиллиона черкесов (преимущественно западных) покинуло Кавказ, оставив от когда-то мощных сплошных масс небольшие этнографические островки по р. Кубани, р. Зеленчуку и Черноморскому побережью. Некоторые черкесские племена, исчезнувшие на Кавказе, теперь сохраняются еще только в Турции. Черкесский народ убыхи целиком выселился в Турцию. Таким образом, из западной половины черкесов, т. н. «кях» (нижних черкесов), наиболее пострадавших после русского завоевания, на Кавказе остались лишь абадзехи, темиргои, бжедухи, шапсуги и хакучи. Что касается восточной половины черкесов, кабардинцев (т. н. верхних черкесов), то этим последним удалось более или менее удержать свои владения в прежнем виде (бассейн р. Терека — Большая и Малая Кабарда). В районе Армавира осталось небольшое количество бесленеев.
Из всех черкесов только кабардинцы (и часть их западных соседей: бесленеи, темиргои и в известной мере бжедухи), достигли высших форм феодальных отношений с чрезвычайно развитым сословным делением (более десятка сословий).

Основные сельскохозяйственные производства черкесов: сухое зерновое земледелие, пользовавшееся простейшими орудиями, и скотоводство пастбищно-кочевого типа, (разведение крупного и мелкого скота) с заготовкой кормов. Техника обработки хлебных зерен, молока, мяса, шерсти и кожи и до настоящего времени во многих районах сохраняет те примитивные орудия и приемы, за которыми можно насчитать целые века традиций. Из подсобных занятий надо указать на пчеловодство и садоводство.
Класс феодалов создал свой круг явлений в области материальной культуры, которые частично прослеживаются до наших дней.
Сюда мы отнесем: коневодство; развитое седельно-шорное производство с выделкой щегольских седел и упряжи; женские златошвейные работы, обладающие большими техническими достижениями; чрезвычайное богатство женского национального костюма, сложного по комплекту и изобилующего стеснительными украшениями; ювелирное искусство (главным образом выделка женских украшений и декоративных частей к холодному оружию, седлам и сбруе); развитость мужского походного снаряжения и т. п.
Остатки когда-то значительных масс черкесского населения, от которых после покорения Кавказа русскими сохранились лишь разобщенные лоскуты, в результате национальной политики советской власти были оформлены в 4 государственных объединения: Кабардино-Балкарскую автономную область, Адыгейскую автономную область, Черкесскую автономную область и ІІІапсугский национальный район. С этого момента начинается национальное самоопределение черкесов, на прочную почву ставится создание письменности на родных языках (введение латинизированных алфавитов) и выдвигаются задачи культурного строительства, среди которых видное место занимает антирелигиозная работа. Однако, для успешного проведения этой последней, недостаточно направлять удары лишь по линии мулл и мечетей, базируясь на том, что черкесы исповедуют ислам. Такой подход далеко не во всех случаях достигнет цели. Есть верования и обряды, сохраняющиеся до настоящего времени, которые исламом не покрываются и которые вскрывают перед нами картину черкесского «двоеверия». В ряде случаев на стороне антирелигиозника в черкесском ауле оказался бы какой-нибудь мулла, искореняющий «языческие» обряды у своей «паствы», а «паства», в свою очередь, отступая от мусульманского «правоверия», тем самым как бы становится вместе с антирелигиозником в некоторую оппозицию по отношению к мулле.
Чтобы разобраться в этом, надо познакомиться с «домусульманскими» верованиями черкесов, бытующими до наших дней и представляющими очень интересные черты в области изучения вопросов религий вообще. Сюда относятся, главным образом, культы деревьев, молнии и железа, изложению которых посвящено основное содержание статьи о черкесской религии.

Общие замечания о религии черкесов

Религия черкесов — ислам суннитского толка (за исключением небольшой группы т. н. моздокских черкесов-христиан, живущих на хуторах к северу от города Моздока).
Источником распространения ислама в этой части Кавказа являлась Турция и зависимое от нее Крымское ханство.
У кабардинцев окончательное утверждение мусульманства относится к началу XVIII в.
Несколько позднее этот процесс закончился и среди западных черкесских племен.
В изложении религии черкесов мы коснемся их «домусульманских» верований, пережиточно сохранившихся до самого последнего времени. Эти пережитки легче прослеживаются как раз не у кабардинцев, а на территории нижних черкесов, чем и объясняется подбор материалов использованных в настоящем очерке. Кроме данных из литературных источников, мы сообщаем здесь некоторые сведения, записанные непосредственно от черкесов разных районов. Интересные примеры по кабардинцам и моздокским черкесам сообщены мне Б. Чемазоковым, который в этих местах работал.

Святые места (рощи и деревья)

О почитании черкесами рощ свидетельствуют многие писатели, начиная с XVII в. Таковы: Жан де Лука (1637 г.), говорящий о священных местах, т. н. «кудоши», где можно было видеть бараньи головы, оставшиеся от жертвоприношений, и оружие на деревьях Пейссонель (1787 г.), отмечающий «в центре Черкессии» священное дерево «панжассан», к которому «черкесы питают уважение, граничащее с идолопоклонством». Тебу-де Мариньи, подтверждающий почитание черкесами рощ и указывающий, что при возникновении вражды в одном и том же обществе, недовольная часть могла отделиться и завести себе отдельную священную рощу; при вражде же между двумя обществами бывали случаи, что, несмотря на одинаковость верований, нападавшие не щадили святыни своих противников; Лонгворт (1840 г.), встретивший в долинах Пшады и Джубги почитаемые местным населением рощи и деревья с повешенными на них лоскутьями, которые были принесены как пожертвования, а также с целью привязать к деревьям болезни чающих исцеления.
В сочинении под заглавием «Описание Черкессии, составленное Ксаверио Главани, французским консулом в Крыму и первым врачом хана, в Бахчисарае, 20 января 1724 года» мы читаем следующее: «Каждый округ Черкессии имеет особое священное место, находящееся обыкновенно в лесу, где предметом поклонения служит большое дерево. Такое дерево черкесы называют «пенекассан». Они совершают перед ним свои молитвы. Умирающие оставляют «пенекассану» саблю, ружье и одежду. Эти предметы с церемонией туда относятся и вешаются на деревья, так что с течением времени лес оказывается наполненным всякого рода оружием, одеждою и другими вещами. Но никто не осмеливается прикоснуться к ним. В этом же лесу хоронят мертвых и совершают обряды. Если мужчины и женщины, совершившие преступление, скроются в лес «пенекассан» и повяжут себе на шею какую-либо тряпку из числа висящих на деревьях, то они освобождаются от наказания, как состоящие под покровительством божества. Случалось, что турки, находившиеся в рабстве у черкесов, получали свободу, отдавшись под покровительство «пенекассана». Необходимо, впрочем, отметить, что рабы и преступники пользуются некоторой свободой и неприкосновенностью только до тех пор, пока сохраняется тот клочок ткани, который они повязали себе на шею. Рабы, не ожидая времени, когда повязка окончательно развалится от ветхости, получив свободу, спешат покинуть край».
В параллель к этим показаниям иностранцев приведем несколько сообщений русских наблюдателей, начиная с 60-х г.г. XIX в. и до наших дней.
У натухайцев (одно из черкесских племен, выселившееся после 1864 г. в Турцию) особенным уважением пользовались рощи Бакинского ущелья, впадающего в ущелье р. Адагума. Из этих рощ нельзя было унести ни одной ветки, ни одного листка, не говоря уже о развешенном на ветвях оружия и др. вещах («Моск. Вестник», 1860 г.).
В долине р. Пшад, теми же натухайцами, чтилось большое дерево, некогда пораженное громом. Этому дереву приписывали симпатическое свойство исцелять лихорадки: страждущий приходил или приезжал к нему с запасом приношений, б. ч. пирожков, которые тут же и съедались приехавшими с больным. Перед отъездом они зашивали кусочек этого дерева в лоскуток материи и надевали больному на шею, чтобы он носил его постоянно. Остальная часть той же материи привешивалась к ветвям вроде приношения. Дерево все было увешано подобными приношениями. Среди коллекций Адыгского областного музея в Краснодаре имеются кусочки коры и щепок от деревьев, которые были поражены молнией. Эти частицы употреблялись для вызова дождя во время засухи, а также для лекарственных целей. Больные носили их на себе и, по исцелении, привешивали лоскутки к тому, отмеченному молнией, дереву, от которого ими была взята щепка или кора. Это суеверие не является достоянием глубокой старины, оно еще не вполне изжито нижними черкесами и теперь.
У шапсугов на урочище Адыхеко (по р. ІІІебже, правому притоку Афипса, т. е. в так называемом Большом Шапсуге) была «тха-чиг» (божья земля), священная роща из лип и чинар, называемая «тхамаха» т. е. «богу посвященное», окончательно уничтоженная русскими войсками при постройке редута в 1863 г. В старину шапсуги приносили здесь жертвы, делали моления и вешали на вековые деревья оружие. И вещи и деревья считались неприкосновенными. По вере шапсугов святотатцам и их семьям грозили всяческие несчастия и смерть, вплоть до гибели всего племени (если роща будет истреблена). Цель молитв и жертв — получение от божества помощи в военных предприятиях, выражение ему благодарности за их счастливый исход и ходатайства о выздоровлении больных. (Кубанские Областные Ведомости, 1866 г., №№ 43 и 47).
Черкесы, по словам Дубровина, придерживались обрядов с жертвоприношениями и возлияниями. У них не было ни церквей, ни особых молитвенных домов или жертвенников. Священные рощи, к которым никто не смел прикасаться, заменяли храм, были местом для молитвы; в святость таких рощ и лесов, в их чудесную силу черкесы слепо верили. Джемплохский лес например, был посвящен богу изобилия (Тхаголегг), и ежегодно в этом лесу в жертву приносилась белая телка. В 1841 г., когда генерал Засс сделал набег между реками Белой и Пшехом, где находился Джемплохский лес, он имел там жаркое дело и сам был ранен. Черкесы были уверены, что бог наказал Засса за то, что он решился пройти через их священную рощу. В упомянутых здесь местах жили абадзехи и мамхеги.
Тот же автор описывает характер мольбищ в рощах. Под ветвями дуба устраивалось нечто вроде алтаря, украшенного деревянным крестом грубой работы. Сюда приходили определенные семейства и молились, «призывая всевышнего бога» — Тгашхуо. В каждой долине было по нескольку таких священных рощ с причисленным к ним известным количеством семейств, составлявших как бы приход рощи (Тгахап). Какой-нибудь старик избирался пожизненным жрецом. Во время мольбища он ставил к дереву крест, облепляя его свечами, зажигал их и умывался. Затем, накинув на себя бурку, сняв шапку и став на колени, он произносил вслух молитвы, соответствующие празднику (б. ч. об урожае, дожде, избавлении от эпидемий, болезней и других бед). После молитвы жрец брал от креста одну из свечей, натирал ее воском шерсть на лбу жертвенного животного (козла, барана или быка), делал над его головою возлияние бузы и тут же закалывал жертву. Далее жрец с молитвой возносил к небу чашку с бузой и лепешку и вручал это старшему из присутствующих; другие чашки и хлебы он передавал окружающим, а те — следующим. Народ обходил трижды вокруг дерева; голову жертвы натыкали на жердь; кожу отдавали жрецы, а из мяса приготовляли пищу. Во время варки мяса старики и старухи брались за руки и плясали под звуки песен особого напева. К ним присоединялась молодежь. Когда кушанья были готовы, старшие мужчины рассаживались за еду, молодые люди разносили яства, а женщины и девушки угощались в стороне. Подобные жертвоприношения совершались у черкесов весьма часто, в честь различного рода божеств и высших покровителей.
У абадзехов отчетливо сохранились воспоминания о «языческом» культе. Бога они называли Ахын и приносили ему жертвы у почитаемых дубов (тхачог). Здесь они резали священную корову, старики призывали Ахына помочь народу, затем корова делилась на части и тут же съдалась. Автору этого свидетельства в 1902 г. рассказывали об одном старике, который говорил взрослым сыновьям: «вы исповедуйте свою религию (т. е. ислам), а я буду молиться по обычаю предков», ходил в лес к одному дубу, вокруг которого белело множество костей, и подолгу молился там. (Дьячков-Тарасов, 1902 г.).
Почитание рощ и деревьев пережиточно существует у черкесов до наших дней. Так, летом 1929 г. на Черноморском побережье в шапсугских аулах были сделаны интересные наблюдения проф. Б. Соколовым, любезно сообщенные им мне и показывающие, что старые обряды, несмотря на общий процесс вымирания их, кое-где еще сохраняются. Близ аула Красно-Александровского (Леготх) есть священные дубы, т. н. тхачох (т. е. «под богом»). Недавно комсомольцы, во время антирелигиозной кампании, прорубили корни, и дуб засох.

У дуба устраиваются мольбища и приносятся жертвы (режут козла или барашка). Цель этих действий: испросить здоровье заболевшему или воздать божеству благодарность за исцеление больного. Особенно часто прибегают к помощи священного дуба, при заболеваниях хронической малярией. Молятся и отдельные лица, и целые семьи, даже из самых «правоверных», и целое общество, несмотря на большое сопротивление муллы. Дуб считается неприкосновенным, с него не может быть взято ни одной ветки. Во время моления у дуба, сперва обращаются к «главному богу», затем к божеству молнии Шибле и к «христовой матери — Мерем». Молятся на коленях, без шапок. Около дуба ставят деревянный крест. Один из присутствующих мужчин кладет в чашку мамалыгу (крутую кукурузную кашу) и просит вышепоименованных богов об избавлении от болезней и других бед. Тут же режут жертвенное животное, варят, делят мясо на части и едят. Когда молитва прочтена, все собравшиеся произносят «аминь». Женщины угощаются отдельно от мужчин. Подобные священные деревья, у шапсугов встречаются и в других местах.
У верхних черкесов (кабардинцев) традиция почитания деревьев почти не сохранилась.
Однако, при молениях во время засухи, в которых принимают участие муллы, народ и поныне старается выбрать место для мольбища и принесения в жертву барашков по возможности около деревьев. Среди амулетов, которые кабардинцы привешивают к детским люлькам, встречаются иногда кусочки дерева.
Из приведенных материалов выясняется следующее:
а) культ священных рощ и деревьев связывается у черкесов с почитанием ряда божеств: всевышний бог (Тгашхуо), бог изобилия Тхагалегг, Ахын — покровитель рогатого скота и патрон некоторых фамилий, Шибле — бог грома и молнии, который освящает дерево своим ударом, богородица Мерем, и др. В то же время в описанных обрядах довольно ясно видны не совсем стершиеся христианские черты.
б) Священные деревья и рощи иногда носят характер фамильных или родовых святынь (урочищ, почитаемых мест) и, следовательно, увязываются с культами, носящими родовой характер, в том числе и с культом умерших.
в) Целеустремленность жертв и мольбищ при деревьях направлена на исцеление больных (что сказывается особенно четко и постоянно), а также на получение различных благ, как-то — успеха в предприятиях, общего благополучия, изобилия в хозяйстве, благодетельного дождя, хорошего состояния скота и т. п.
г) В почитании деревьев применяются или применялись магические приемы: целительные ладанки (щепки и кора); перевод болезни из человека в дерево, (чем иногда мотивируется вешание на ветви лоскутов или одежд больных); охранительный амулет преступника (тряпочка, взятая с почитаемого дерева).
д) Из древесных пород, наибольшим, но не исключительным, почетом пользуется дуб. Помимо дуба известны священные тополя, пихты и другие породы деревьев. Здесь же следует добавить, что в некоторых обрядах фигурирует фундуковое дерево (свадебные жезлы, шапочки и знамена, украшенные ореховыми гирляндами).
е) Мольбища при деревьях и в рощах типичны для обрядовой стороны старой черкесской религии и праздников вообще.

Почитание молнии (Шибле)

Божество молнии Шибле не забыто черкесами до наших дней.
Дерево, пораженное молнией, считается священным местом. При обзоре почитания рощ мы неоднократно с этим уже встречались. Удар молнии во многих случаях был источником учреждения на месте происшествия почитаемого урочища, жертвоприношений и мольбищ.
Человек, погибший от молнии, считался блаженным. Над убитой молнией скотиной производились в честь Шибле сложные церемонии, сходные с тем, что мы наблюдаем у абхазов.
Л. Люлье, бывший свидетелем подобного обряда над тремя козами у западных черкесов, в 1862 г. пишет: «Около коз составился круг и началась обычная пляска с напевом, в котором часто повторялись слова: Шибле и Ялий (Илья). Между тем, несколько человек отправились в лес, нарубили жердей и кольев, устроили из них, на четырех столбах, довольно высокий помост, уложили на нем коз и накрыли их листьями. Помост делается высокий для того, чтобы укрыть трупы коз от хищных зверей. В то время, когда одни устраивали помост, другие успели сходить в аул и принести оттуда разных съестных припасов, в том числе и нескольких живых коз. Эти последние тут же были принесены в жертву, с обрядом возлияния, а головы их надеты на высокие шесты, воткнутые в землю около помоста. Вся эта процедура называется шибласха. Устроенного помоста, кольев и коз никто не трогает, и все остается до совершенного разрушения и истления. Пока приготовлялись яства и варилась паста (крутая просяная каша), заменяющая хлеб, молодежь обоего пола с рвением плясала; веселость и одушевление были общие. Когда все было изготовлено, нас накормили и только тогда отпустили в путь».
Над убитым животным празднование происходило три дня, а над телом человека — семь дней.
Интересные факты пережитков культа Шибле у шапсугов зафиксировал на Черноморском побережье в 1929 г. проф. Б. Соколов. При засухе мужчины со всего общества шли к могиле убитого молнией, захватив с собой представителя рода, из которого происходил покойник. Деревья около могилы считались священными. Придя на место, они брались за руки и долго плясали босиком вокруг могилы с пением «о еле». Процедуру повторяли раза три-четыре, пока не прошибал пот. После пляски родственник убитого молнией брал в руки хлеб и, вознеся его, просил покойника оказать обществу помощь в ниспослании дождя. Затем он брал с могилы камень, шел в сопровождении всех собравшихся на реку, привязывал камень веревкой к дереву и опускал его в воду. Все присутствовавшие, не снимая одежды, бросались в реку. Эти действия, по вере шапсугов, должны были непременно вызвать дождь. Если камень унесет течение, то дождь будет идти без перерыва, и произойдет стихийное бедствие, поэтому-то и нужно было крепко его привязать к дереву. У камня, на берегу реки, оставлялась стража, чтобы вовремя вытащить камень из воды. Дня через три, независимо от того, был или не был дождь, камень вынимали из реки и вновь водворяли на могилу, при этом родственник покойника ехал верхом, держа в руках камень, а остальные шли за ним пешком, Почитаемые могилы убитых молнией у шапсугов можно найти до сих пор во многих местах. В приведенном примере мы видим сочетание родового культа умерших с культом молнии — Шибле и почитанием деревьев.
Культ молнии у верхних» черкесов (кабардинцев) не сохранился, но о его существовании в прошлом говорят воспоминания стариков, которые знают, что при грозе пелась особая песнь: «еле-еле, елери шопа». Значение этих слов утрачено.
В одной из кабардинских сказок рассказывается о Химыше, с необычайной ловкостью плясавшем на столе среди кушаний. Когда этот бравый человек с грохотом соскочил на пол, находившиеся на дворе подумали, что в дом ударила молния и запели «еле-еле».
Указанный возглас существует и у абхазов в культе Афы — божества молнии.
У т. н. моздокских черкесов (выселившихся при Екатерине II из Кабарды в район г. Моздока и частично христианизированных) удар молнии до сих пор вызывает некоторые обряды. Место, где ударила молния, поливают молоком или молочным супом с лапшой, пекут лепешки, угощают собравшихся, раздают деньги и водят хоровод с пением «еле шопа» и т. п. Иногда в этих же случаях молоко льют в колодезь.

Вызывание дождя

Кроме обряда с камнем, взятым на могиле убитого молнией, черноморские шапсуги, в целях вызова дождя и прекращения губительней засухи, применяют еще обряд купанья Хацегуаше и обряд проволакивания по земле шкуры.
Хацегуаше — это кукла, сделанная из лопаты, наряженной в женское платье. Во время засухи женщины и девушки выполняют обряд, подобный абхазскому: идут с куклой на реку и бросают ее в воду. По пути каждый двор старается куклу и идущих с ней облить водой, а те, в свою очередь, заходят во дворы, ловят встречных, тащат их к берегу и бросают в реку. После обряда с куклы снимают одежду, остов ломают и выкидывают. До самых последних годов купанье куклы применялось и верхними черкесами (Кабарда).
С купаньем Хацегуаше борются не только местные ячейки женотдела, но и муллы, которые считают этот обряд невыгодным для себя и грешащим против ислама.
Все это, однако, не помешало женщинам шапсугского Красно-Александровского аула в августе 1929 г. тряхнуть стариной и попытаться вызвать дождь при помощи «испытанной» Хацегуаше.

Другой обряд (проволакивания по земле шкуры), наоборот, муллами очень одобряется, и они сами принимают в нем активное участие. К метра в три. Впереди всех идет мулла, за ним двое мужчин, волочащих шкуру и сменяющихся по мере надобности. Через каждые сто шагов мулла останавливается и читает молитву (Малый Шапсуг, 1929 г.). Аналогичный обряд практикуется у кабардинцев (Большая Кабарда).

Почитание железа (Тлепс)

Тлепс — покровитель кузнецов, бог железа и оружия. Его культ очень близок к культу абхазского Шасшы.
По преданиям, Тлепс был сам по ремеслу кузнец, делавший шашки, которыми можно было рассечь железо. В лесу Гучище-Говашх показывали его могилу, усыпанную железными опилками. Именем Тлепса произносились клятвы. В день праздника черкесы молились ему, делая возлияния на топоре или лемехе.
По совершении обрядов угощались и устраивали состязание в стрельбе.
К Тлепсу особенно часто прибегали для исцеления раненого или получившего перелом кости.
По описанию Дубровина, раненого или больного вносили в комнату, предварительно повысив порог толстой доской, и клали в постель. Одна из девиц обводила «от сглаза» коровьим пометом черту вдоль стен помещения. Около постели ставили чашку с водой и опущенным в нее яйцом, а также железные лемехи и молоток. Каждый приходящий к раненному должен был войти, не задев за порог ногой, трижды ударить молотком по железу и слегка окропить лежащего водой с пожеланием чтобы бог ему дал выздоровление. Преступники старались избежать этого обряда. Каждую ночь к больному собиралось множество народа, в том числе девушки. Многие приезжали из соседних аулов. Задача посетителей — не дать больному заснуть. С этой целью устраивались различные игры и забавы, среди которых особенной популярностью пользовалось «рукобитье» — кто-нибудь из мужчин подходил к девушке и ударял ее по ладони, та в свою очередь выбирала мужчину подходила то же. Игра продолжалась обычно долго и увлекала присутствующих. После ужина мужчины расходились, а девушки шли на женскую половину и оставались там до рассвета. С наступлением сумерек снова начиналось сборище. То же самое повторялось изо дня в день.
Больной должен был крепиться и не показывать своих страданий. Часто, во время болезни, родственники или соседи присылали в дом, где лежал раненый, скот и разные припасы, необходимые для ежедневных угощений.
Когда больной выздоравливал, он делал соответствующие подарки всем ухаживавшим за ним.
Этот обряд сохранился у черкесов до наших дней.
Очевидцы рассказывали мне, что они наблюдали почти аналогичные процедуры в разных селениях нижних черкесов на территории Адыгейской автономной области, добавляя некоторые подробности. Если дело происходило летом, постель с больным выносили на двор. Все собравшиеся вели себя чинно, соблюдая этикет и размещаясь по закраинам двора двумя группами — мужчины и женщины. Переход мужчины на женскѵю сторону или какой-либо другой проступок против правил влек за собой шуточный «арест», «судебное разбирательство» и «приговор» (часто состоявший из штрафа или особого задания — например, проплясать под общий хохот с бревном на плечах, не уронив ношу и т. п.). Игры начинаются с хороводной пляски стариков и старух. Танцуют под звуки гармоники и деревянных трещоток. Смысл неизменной игры «рукобитья» состоит в том, что ударяющий должен незаметно для всех задержать на миг свою руку в руке партнерши. За этим, обычно, следят десятки глаз, а всякая оплошность карается «судом» и «штрафом».
О собраниях при постели раненого у шапсугов сообщает проф. Б. Соколов. Во время игр при этом часто употребляются шуточные маски, сделанные из раскрашенной и обшитой кусками бараньей шкуры, тыквы. Несколько экземпляров таких масок из Малого Шапсуга было привезено прошлой осенью в Музей Народоведения.

В апрельской и майской книжках журнала «Революция и горец» помещены две небольшие заметки о сборищах у постели больного (страдающего от раны, вывиха или перелома кости), устраивающихся в аулах кубанских адыге (Адыг. авт. обл.) Этот обычай называется «чапш».
Приведем выдержки рассказа Ибрагима Цей.
«После ужина мы вышли из хачеша (кунацкой)… как вдруг до нашего слуха донеслись характерные звуки деревянных трещоток. Хозяин наш, тоже очевидно заслышавши эти звуки, вышел из сакли и предложил нас проводить на чапш…
Подойдя ко двору, мы увидели массу молодых девушек, стоящих полукругом у маленького домика, в котором лежал больной. Дружным полукругом, замыкая полный круг, стояла мужская молодежь. Гармонистка была в центре мужского полукруга, двое мужчин, отбивавших трещотками такт, — по ее сторонам. Пары танцевали… Из маленького хачеш неслись звуки стройного пения. Пели «чапшеоред» (специальную песню чапш). У трех стен хачеша, куда мы вошли, на низеньких табуретках сидели пожилые и средних лет мужчины. Один старик запевал, все остальные ему вторили. В глубине комнаты, у четвертой стены, на очень низенькой деревянной кровати, лежал больной. У изголовья больного сидела девушка — «дае» (сиделка)… Тут же у постели лежал лемех от старинного плуга, а на лемехе — небольшой молоточек. Увидев нас, присутствующие, старые и молодые, встали, ответили на наши приветствия и любезно, пригласили пожаловать в их общество.
Я подошел к постели больного и, взяв молоточек, три раза стукнул но лемеху и произнес: желаю тебе быстрого выздоровления и много лет счастливой жизни…
Привыкнув к табачному дыму, мы только теперь смогли различить всю фигуру больного. Он был укрыт ватным одеялом, очевидно, его знобило. Правая нога была вытянута вдоль края постели и забинтована в суровое полотно белого цвета и походила на обрубок толстого дерева…
Нам рассказали, что аул, получив разрешение вывезти из Курганской лесной дачи строительный материал для постройки школы, мобилизовал около пятидесяти подвод и отправил их в лес. В лесу наш больной спилил огромный, четверти в полторы в отрезе, дуб, но свалить его не смог…
Дерево неожиданно соскочило с пня и, падая торчком, вогнало в сырую землю ногу, раздробило голенную кость на мелкие кусочки.
Пели без устали, одну песню сменяя другой. Я следил за больным. Жестоко страдая, он усилиями подавлял стоны… и подпевал гремевшему вокруг него хору. Затем он умолк и, ровно дыша, чуть-чуть захрапел. Тогда «дае» прикоснулась ко лбу больного и повернула его голову к себе, отчего тот проснулся, и лицо его опять искривилось болезненной гримасой… После этого начались шутки (сватовство старика, игра в «пчелу», «игра в чевяк» и др.)…
На дворе шум, крики, свист и гомерический хохот. Мы заинтересовались и вышли посмотреть на причины такого веселья. Гармонистка и трещетчики прекратили игру. Девушки стоят, стыдливо опустив взоры. Молодые парни тоже сохраняют вежливое молчание. Зато детишки в неописуемом восторге, нам пока непонятном, корчатся от захлебывающегося смеха.
Ничего смешного не видя, мы силимся разгадать причину.
Наконец, мой товарищ толчком в бок обращает мое внимание на самый центр танцевального круга. На нем валялись две несуразные фигуры в вывернутых овчинных тулупах; на их лицах были страшные размалеванные маски, с высунутыми языками, красными глазами, козьими бородами…
Ряженые валялись на земле, играя «в мужчину и женщину» и проделывая непристойные движения, свойственные действительной игре полов. При нашем появлении девушки смутились совершенно и постепенно, по одной, по две, покинув свой места, ушли. Их примеру последовали и юноши. Дети же, наоборот, свистели, плясали и швыряли в играющих комьями сухой земли…
На востоке занималась предутренняя заря. В ауле по-прежнему было тихо и мирно. Только чуть слышный гул расходящихся с чапша гостей слегка нарушал тишину весеннего утра».
В этом рассказе следует особенно обратить внимание на обязательные удары молотком по железному лемеху при входе гостя в комнату. В статье другого автора Дауда Цей мотив удара по железу вовремя чапш дополняется новой подробностью: «измученный болезнью, шумом, пылью больной засыпает. Но не тут то было. Рядом сидящая с больным девица берет в руки медный таз или железный лемех и начинает изо всех сил бить молотком по медному тазу (или лемеху) над головой больного. Больной со стоном просыпается…»
У кабардинцев собирающиеся к постели раненого называются «шапшако» (идущие для наведывания). Около двери комнаты, где лежит больной, кладут «вабзе» (железный инструмент, употребляющийся для резки кизяка). Этот предмет остается у порога до тех пор, пока больной не встанет. На вечеринках шапшако стараются всячески рассмешить больного и не дать ему заснуть в течение всей ночи. Молодежь (парни и девушки) устраивают игры («рукобитье», «игра в жгут», танцы и т. п.), иногда рядятся в войлочные маски. Парни стараются перещеголять друг друга остроумием, шутками и вольными намеками и разговорами, во время которых у них между собою может произойти свалка с попыткой произвести у кого-нибудь непристойный беспорядок в одежде.
Заметим, еще, что у кабардинцев существует обычай очерчивать по земле каким-нибудь железным предметом место, где произошло несчастье (падение с лошади, ранение, перелом конечности и т. п. В Адыгее входящие на «чапш» иногда говорят больному: «ты гость Тлепса».
Что касается рассказанного И. Цеем эпизода игры «в мужчину и женщину» с шуточной инсценировкой полового акта, то эти моменты, как и вольные шутки у кабардинцев, далеко не являются чем-то случайным и в них также следует усматривать пережиток из круга старых религиозных верований и обрядов черкесов.
Здесь уместно привести любопытное показание генуэзца Георгия в сочинении, посвященном Черкесии и датированном 1504 г.
Речь идет о похоронных обрядах у черкесов и описывает факт, аналогичный тому, что происходит на дворе во время чапш.
«На похоронах великих лиц употребляется одно очень странное жертвоприношение: девушку лет 12-14 сажают на земь, на шкуре только что заколотого быка; на виду у всех присутствующих мужчин и женщин самый сильный и бойкий парень из всего общества, снявши бурку, пытается лишить эту девушку невинности. Попытка повторяется в три-четыре приема, сопровождаемая постоянным сопротивлением жертвы, пока, наконец, от усталости, либо получивши обещание, что она будет считаться женою, либо на каких-нибудь других условиях, она соглашается, и парень показывает окружающим признаки побежденной девственности. При этом женщины и попы делают вид, что отворачиваются от зрелища, но сами едва могут удержаться от смеха».

Другие персонажи старого черкесского «пантеона»

В заключение кратко упомянем о некоторых божествах и культах, менее сохранившихся, сравнительно с изложенными нами выше.
1) Тгашхуо — всевышний бог, память о котором держится до сих пор в связи с молениями у священных деревьев, во время которых иногда призывается его имя. Осенью, после уборки хлеба, черкесы благодарили этого бога за урожай и просили его о том же на будущее время. Здесь надо отметить, что до осенней молитвы по снятии урожая хозяева воздерживались распоряжаться новым хлебом. Продавать, покупать или отдавать хлеб можно было только после моления и «хама-умухо», т. е. обеда, приготовленного из новых продуктов, на который приглашались родственники.
2) Ахин — покровитель рогатого скота. Было мнение, что его ноги имели раздвоенные копыта. Одна из известных его рощ находилась в верховьях р. Шахе, впадающей в Черное море.
Фамилия Тгахуахо (что значит «божий пастух») имела обыкновение приводить в честь Ахина в рощу корову, к рогам которой привязывали хлеб и сыр. Однако культ не был узко семейным, — все окрестные жители сопровождали шествие ахиновой коровы, которая называлась «идущей» (т. к. по поверьям, сама шла на мольбище в лес).
3) Емиш — покровитель овец; праздник устраивался в день спуска баранов в овечьи стада.
4) Созереш — покровитель хлебопашцев, обилия и домашнего благосостояния. По поверьям, он приходил с моря. Праздник приблизительно совпадал с рождеством, а у некоторых фамилий справлялся осенью (после уборки хлеба).
При моленьях Созерешу употреблялись деревянные, имеющие по 7 суков, обрубки, заготовленные из дерева, известного под именем гамшут. Каждый дом имел свой обрубок; кроме того был один общественный. Праздник имел два основных момента — исполнение обряда всем обществом и обряды, выполнявшиеся каждой семьей на дому (в амбаре и в сакле). В празднике, кроме мужчин, деятельное участие принимали и женщины.
Во время общественного обряда на 7 сучьях обрубка зажигались свечи, и дом, где находится этот обрубок, запирался. К дверям подходил народ с хромым стариком во главе, который кричал: эй, Созереш, отопри! Нарядная молодуха (б. ч. одна из последних новобрачных в селении) открывала дверь, и все входили в дом. Там устраивали моление, а на дворе жгли костры.
Домашняя молитва происходила перед «семейными» обрубками, на сучьях которых укрепляли свечи, куски сыра, пирожки. Молитву читала хозяйка: благодарим тебя, Созереш, за урожай и молим на будущие годы даровать нам обильную жатву. Охраняй наши хлеба и амбары от воров и пожара.
5) Хятегуаш — дева, покровительница садов.
6) Мерием — покровительница пчеловодства (соответствует христианской богородице, но с другим осмыслением). Праздновали после уборки хлебов, приблизительно около успенья, начиная этим длинный ряд других торжеств, возобновляющихся каждый вечер с песнями и плясками, пока не будут обойдены все жители «прихода» (т. е. группа семейств, справляющих сообща праздники).
7) Мезитх — лесное божество, покровитель охотников. Охотники молили его об удаче во время охоты. Верили, что по воле Мезитха на луга собираются олени и лоси, и божественные девы доят их самок. Мезитх представлялся сидящим на кабане с золотой щетиной.
8) Зейгут — покровитель наездников (военный патрон), для которого, после удачного набега, отделяли часть добычи и вешали на деревьях в священных рощах.
9) Хакусташ — пример племенного и родового патрона-защитника. Племенной патрон и покровитель рабочих волов — для натухаев и шапсугов; родовой — для шапсугского «поколения» Кобле.
10) Тугуплоху и Тугузитха — примеры натухайских родовых патронов: первый защитник «поколения» Надхи, второй — защитник «поколения» Нетаха.
11) Пшишане, Тгахолейк, Тгакофешу — домашние божества. Посвященный им праздник назывался «джегуие-таха», т. е. праздник очага.
12) Псегуашаха — дева, покровительница речных вод. Ей молились о дожде, б. ч. весной, сопровождая это купаньем, обливанием друг друга водой и т. п.
13) Хепегуаш — дева, покровительница морских вод. Моления и танцы в честь нее происходили летом на побережьях.
14) Кодес — рыбоподобное божество, удерживавшее море в берегах.
Перечисленные здесь божества подчеркивают связь религиозных верований черкесов с основными сторонами их хозяйственной деятельности (хлебопашеством, разведением крупного и мелкого скота, возделыванием садов, пчеловодством, охотой). Кроме того, некоторые патроны хорошо выявляют основы старого общественного устройства черкесов (племенные и родовые деления, семья; военный быт) и влияния окружающей природы (речная и морская водные стихии, лес). Кое-где видны также слабые пережитки христианства. Так, к примеру Мерием и разным мелочам обрядовой стороны, мы можем добавить указание о существовании в старину у черкесов календарных периодов Ллеумешхе («не ешь мяса») и Коаяште («взятие сыра»), т. е. мясопуста и сыропуста, относящихся, как известно, к циклу, связанному с Пасхой.

Автор: Е. Шиллинг