Сеньор города

Так как коммуна приравнивалась к сеньории, то она должна была занимать определенное место в феодальной иерархии; нет барона, у которого бы не было сюзерена, — сам король держит свою землю от Бога, — и у коммуны был свой сюзерен (обыкновенно бывший феодальный владелец города или же король), который был обязан не только уважать ее права и привилегии, но и оказывать ей покровительство и защиту, в чем он торжественно присягал. Со своей стороны, коммуна несла по отношению к этому сюзерену все обязанности настоящего вассала. Ее представители приносили сюзерену присягу, в которой клялись «верно служить ему и оберегать его тело, члены, жизнь и владения» от врагов; присяга эта возобновлялась при перемене как сеньора, так и городских правителей. В качестве вассала коммуна была обязана своему сюзерену военной повинностью (ost et chevauchée), размеры которой были точно определены; кроме того, она должна была помогать ему деньгами в обычных «четырех случаях». В свою очередь и коммуна могла иметь своих вассалов: так, например, в 1220 г. два рыцаря принесли присягу в верности (hommage) Авиньону за те деревни и замки, которые они держали от этого города; в Нормандии г. Руану присягали соседние сельские коммуны. Не всякая коммуна, конечно, в действительности осуществляла все свои верховные права в качестве коллективной сеньории; не всякий коммунальный город был на самом деле настоящей республикой. Но то же самое можно сказать и о баронах, с которыми мы сравнили свободные городские общины: каждому барону в принципе принадлежали верховные права государя, но далеко не каждый барон на самом деле пользовался ими. Дело в том, что в средние века мало было иметь какое-нибудь право: необходимо было еще обладать достаточной силой, фактическим могуществом, чтобы на практике воспользоваться этим правом; а между тем многие города, особенно на севере Франции, были слишком слабы и ничтожны для этого. Кроме того, не все они при одинаковых обстоятельствах добились свободы. Одни завоевали ее с оружием в руках; но победа горожан над феодальным владельцем далеко не всегда бывала полной и окончательной. Другие получили свободу путем мирного соглашения, заключили со своим сеньором сделку, и в коммунальной хартии, в которую занесены были условия этой сделки, были приняты во внимание интересы обеих договаривающихся сторон, т. е. не только горожан, но и их бывшего владельца, сохранявшего иногда часть своих прежних прав. Естественно поэтому, что во многих случаях независимость коммуны, ее суверенитет оказались в большей или меньшей степени ограниченными.

Городской совет

В принципе коммуна пользовалась полным самоуправлением и свободой в своих внутренних делах; но на практике, как увидим ниже, этот принцип нередко нарушался. Все коммунальные дела ведались выборным городским советом, члены которого назывались жюрэ (jurés, iurati), пэрами или эшевенами (échevins, scabini). Число их колебалось от 12 (в Пероние), 13 (в Бовэ) до 100 (в Руане) и даже более; в Бордо в XIII в. было 2 совета, один в составе 30, другой — 300 членов. Такое же разнообразие замечается и в способе их избрания, а также в организации городского совета: нет, кажется, избирательной системы, которая бы не практиковалась в той или другой коммуне. В Руане, например, а также в других городах, где действовало руанское право, должность пэра была пожизненной; когда пэр умирал, оставшиеся в живых члены совета выбирали ему преемника; всех пэров было 100; они выделяли из своего состава комиссию из 24 жюрэ, которая в свою очередь распадалась на 2 подкомиссии: одну из 12 эшевенов и другую из 12 советников; пэры собирались раз в две недели по субботам, жюрэ — еженедельно, эшевены — 2 раза в неделю; последние заведовали текущими делами, составляя то, что теперь у нас называется управой. В Марселе из 89 членов совета 80 принадлежали к классу богатой буржуазии, 3 представляли сословие клириков, имеющих степень доктора; остальные 6 вакансий были замещаемы ремесленными старостами. В Арле в совете заседали архиепископ, консулы и наиболее значительные из граждан. В Монпелье граждане выделяли из своей среды избирателей второй степени; эти последние вместе с выходящими в отставку консулами выбирали 60 нотаблей, из которых посредством жребия избиралось необходимое число должностных лиц. В Бовэ 13 пэров выбирались 22 местными промышленными корпорациями, причем 7 приходились на долю одной только корпорации менял, т. е. крупных капиталистов, денежной аристократии; все остальные 21 корпорация выбирали 6 пэров. В Athyes 12 жюрэ избирались ежегодно всем населением города В Амьене каждый год старосты ремесленных корпораций выбирали 12 эшевенов, которые, в свою очередь, избирали себе еще 12 товарищей; таким образом составлялся совет из 24 членов. В Перонне 2 старосты выбирают 24 избирателей, которым уже принадлежит выбор 12 жюрэ. В Камбрэ членов городского совета назначал архиепископ.

Мэр

Главой городского правительства был мэр или, как его называли на юге, консул (а также синдик); мэр был обыкновенно один, редко 2; число консулов колебалось от 2 до 6, иногда их было больше. Способы их избрания были также различны: во многих случаях мэра выбирали члены городского совета, иногда — их избиратели, т. е. старосты корпораций, причем их свобода выбора была ограничена: они могли лишь выбрать одного из трех кандидатов, которых им указывали выходящее в отставку члены городского совета и мэр. Наконец в некоторых городах в избрании мэра решающее значение имел сеньор города: по Etablissements de Rouen, например, сто пэров выбирали из нотаблей города трех кандидатов; одного из них герцог или король утверждал в должности мэра. В Лектуре и Альби консулы избирались народным собранием; но чаще всего на юге Франции эти должностные лица представляли собой в определенной пропорции два класса, входившие в состав городского населения: собственно горожан (буржуа) и знатных, принадлежащих к коммуне. В Арле сначала было по 2 консула обеих категорий; впоследствии эти числа изменились на 4 и 8; в Корде консулов было 2 и 6, в Рабастане 2 и 8. В Ниме в 1208 году решили, чтобы в интересах согласия между обеими группами населения на будущее время консулов из знати выбирали горожане, а консулов из горожан — знатные. Так как раздоры и междоусобия составляли больное место средневековых городов, то случалось, что некоторые из них призывали себе правителя со стороны, который бы не принадлежал ни к какой из городских партий: в первой четверти XIII века мы видим таких чужеземцев во главе Марселя, Арля и Авиньона; они назывались подеста, пользовались диктаторской властью и были большей частью знатными выходцами из Италии.
Мэр был главой муниципального управления: он созывал городской совет, председательствовал на его административных и судебных заседаниях, хранил коммунальную печать и ключи от городских ворот; он же предводительствовал коммунальной милицией и являлся представителем коммуны во всех ее внешних сношениях. В Амьене мэр имел право назначать некоторых низших должностных лиц; в Руане власть его была особенно значительна; в Байонне должность мэра получила специально военный характер — другие обязанности, соединенные с ней, лежали на помощнике мэра.
Кроме мэра и членов городского совета, в состав коммунальной администрации входил ряд низших должностных лиц, как-то: казначей (иногда, впрочем, эту должность исполнял один из жюрэ); клерк — по-нашему секретарь и делопроизводитель (лицо весьма влиятельное); сержанты, исполнявшие должность судебных приставов, а также полицейских чиновников; сторожевые, которые стояли на часах на городской башне и звонили в колокола; привратники и др. Все эти городские чиновники и служители назначались мэром или членами совета, иногда же их избирателями, т. е. старостами промышленных корпораций. Таков был состав коммунальной администрации, которой принадлежала весьма значительная власть над членами городской общины; всякий ослушник строго наказывался — в виде крайней меры его могли изгнать из коммуны, отобрать ее имущество и даже срыть до основания дом, в котором он жил.

Участие народа в управлении

Народная масса в управлении коммуной играла весьма незначительную роль: время от времени народ собирался по звону вечевого колокола, но вся его роль ограничивалась тем, что он выслушивал и принимал к сведению то, что постановляли правители. Только в исключительных случаях, да и то в позднейшую эпоху, выступает он в более активной роли: в Лионе, например, в 1292 г. народ собирают, чтобы он высказался за или против принятия покровительства французского короля; почти в то же время (1283 г.) королевские чиновники, присланные в Руан, чтобы привести в порядок коммунальные финансы, производят это в присутствии народного собрания; в 1320 г. мэр Аббевиля, обвиненный в лихоимстве, оправдывается перед вечем и защищает свое управление от нападок членов городского совета; в 1332 г. мэр Сен-Жан-д’Анжели созывает всех членов коммуны, чтобы обсудить союзный договор и принять новый налог; в 1320 г. королевские комиссары, явившись в Санлис, собирают вече и опрашивают горожан одного за другим, хотят ли они сохранения коммуны или нет, — и громадное большинство дает отрицательный ответ. Самый важный вопрос, в котором больше всего и легче всего могло бы выразиться народоправство, — вопрос о способе избрания должностных лиц решался, как мы видели, далеко не в пользу демократии. Напротив, правительство большей части коммунальных городов, по крайней мере, в период существования коммун, представляет собой настоящую олигархию; вся власть в них принадлежит немногим богатым фамилиям, из которых образуются как бы правительственные династии; члены этих «линьяжей» крепко держат в своих руках главные муниципальные должности. Такому положению дел как нельзя более соответствует канцелярская тайна, которой окружены были действия коммунального правительства: в Руане, Аббевиле, Суассоне и других городах виновный в разглашении этой тайны лишался своей должности; пэры Санлиса в конце XIII в. присудили к штрафу одного гражданина, который хвастался, будто знает все, что происходит в заседаниях городского совета. Должностные лица, пользовавшиеся весьма значительной властью и притом получившие эту власть не в силу народного избрания, естественно, часто возбуждали против себя нарекания в среде городского населения, тем более, что они сплошь и рядом злоупотребляли своей властью. Необходимо было оградить их от проявления народной антипатии и даже ненависти; и действительно, большинство коммунальных хартий содержат особые постановления на этот счет: в Аббевиле значительный штраф налагался на всякого, кто осмелится в заседании городского совета дурно отозваться о его членах или же ложно обвинить их в произнесении несправедливого приговора; в 1300 г. один буржуа весьма непочтительно говорил о мэре, эшевенах и об их чиновниках, заявляя, между прочим, что они «обирают народ до последней нитки»; за это его лишили права обращаться к суду эшевенов, т. е. одного из самых важных гражданских прав; в Амьене оскорбление действием мэра наказывалось отсечением кулака.

Финансы

Но, несмотря на все эти устрашающие постановления, недовольство народа своими правителями росло и росло и под конец стало проявляться с необычайной силой и резкостью. Самой слабой стороной коммунального управления были финансы. Расходы свободной городской общины были очень велики и обременительны. Мы уж не говорим об обыкновенных расходах на текущие общественные нужды: они были ничтожны в сравнении с расходами чрезвычайными. Зато эти последние доходили иногда до громадных размеров. Прежде всего горожанам приходилось платить — и платить очень дорого — за свою свободу и самоуправление; они или единовременно вносили своему бывшему феодальному владельцу крупную сумму, или же выплачивали ему ежегодную ренту, — иногда и то и другое вместе. Платить приходилось не только своему сеньору, даровавшему коммунальную хартию, но и королю, который утверждал ее. Редко горожанам удавалось сразу добиться полной свободы и независимости: зачастую сеньор оставлял за собой более или менее значительную часть своих феодальных прав над коммуной и ее членами — их надо было выкупать одно за другим. Откупившись, наконец, от подданства и ставши в вассальные отношения к своему сеньору, коммуна, как было указано раньше, продолжала нести известные повинности, из которых самая тяжелая была военная: сначала горожане несли ее натурой, потом стали мало-помалу заменять ее ежегодным денежным взносом. Из истории г. Лана мы видели, что добиться устройства коммуны еще не значило обеспечить себе навсегда свободу: коммуне неоднократно грозили уничтожением, и каждый раз несчастные буржуа должны были раскошеливаться, чтобы сохранить за собою права, купленные такой дорогой ценой. Все это были расходы, так сказать, нормальные; но и, кроме этого, постоянно представлялись разные экстренные случаи, к которым придирались, чтобы выманить у горожан более или менее значительную сумму. Любопытен в этом отношении отрывок из записи расходов нуайонской коммуны за 1260 год: «Когда король (Людовик Святой) отправлялся за море, мы дали ему 1500 ливров (около 150 т. франков на теперешние деньги). Когда он был за морем, королева дала нам знать, что король нуждается в деньгах, и мы дали 500 ливров. Когда король вернулся из-за моря, мы ему заняли 600 ливров, из которых получили только 500, а 100 оставили ему. Когда король заключил мир с английским королем, мы дали 1200 л. Каждый год мы должны платить 200 л. за коммуну, которую нам даровал король; кроме того, подарки проезжающим через город (знатным) особам ежегодно обходятся нам в 100 л. и даже более. Когда граф анжуйский (брат короля) был в Эно (Hainaud), нас известили, что он нуждается в вине; мы послали ему 10 бочек, что стоило вместе с доставкой 100 лив.»
Кроме того, граждане Нуайона послали графу 500 сержантов, чтобы охранять его владения, а также телохранителей, — все это обошлось в 1100 л. Наконец, «когда королевская армия выступала, нам сообщили, что графу нужны деньги и что с нашей стороны было бы подлостью не прийти к нему на помощь; мы заняли ему 1200 л., но из них скинули со счетов 300 для того, чтобы получить расписку с приложением печати на остальные 900».
Весьма важную статью расходов для каждой коммуны составляли судебные штрафы. Беспокойные горожане находились в постоянной борьбе со своим сеньором и другими феодалами, а также с капитулами из-за юрисдикции, права обложения, повинностей и т. п. Озлобленные этой борьбой буржуа позволяли себе иногда крайне резкие выходки против своих врагов, особенно против духовенства: они нарушали права своих противников, творили над ними насилия и всякие беззакония, не останавливаясь даже перед кощунством. Однажды граждане С.-Рикье решили насмеяться над монахами местного аббатства, с которым они были постоянно на ножах. Ежегодно в праздник Lendit, монахи устраивали торжественную процессию, в которой несли мощи основателя своей общины и мощи св. Вигора. Но в 1264 г. жителям этого города пришлось полюбоваться процессией совсем иного рода. Буржуа взяли дохлую кошку и положили ее в раку, подобную той, в которой хранились мощи св. Рикье; в другой раке поместили лошадиную кость, долженствующую изображать руку св. Вигора. Затем, напяливши на себя шубы, понесли эти предметы по городским улицам, пародируя торжественное шествие монахов. Вдруг явились какие-то два субъекта и стали между собой ожесточенно драться; процессия остановилась, и из толпы раздался возглас: «Святой Рикье! ты не пойдешь дальше, старина, пока не водворишь мира между этими двумя врагами!» Едва это было сказано, как борцы прекратили драку, пали друг к другу в объятия и обменялись братским поцелуем. Вся толпа стала кричать о «чуде», совершенном мощами св. Рикье. Но этого мало: горожане построили часовню с роскошно убранным алтарем и поместили туда раки с кошкой и лошадиной костью. Наивные богомольцы и путешественники, но подозревая о кощунстве, заходили сюда поклониться мощам святых угодников. Два дня простояла часовня, вокруг которой буржуа устраивали неприличные танцы.
Столкновения горожан с духовенством и феодалами были самым заурядным явлением. И каждый раз, когда эти столкновения принимали слишком серьезный характер, дело кончалось обращением к королевскому парламенту, который рано присвоил себе право суда над коммунами. Парламент не щадил горожан и приговаривал их к денежному штрафу, который иногда доходил до огромных размеров: так, например, в 1305 г. коммуна г. Бовэ должна была уплатить 10 т. ливров, т. е. более миллиона франков.

Финансовый упадок коммун

Откуда же брала коммуна деньги, чтобы погашать все эти чрезвычайные расходы? Главным, основным источником дохода был прямой налог на членов коммуны. Но сбор этого налога был сопряжен с огромными затруднениями: некоторые совсем уклонялись от его уплаты, другие утаивали значительную часть своего имущества, чтобы уменьшить оклад; многие оказывались не в состояли платить, и недоимки накоплялись иногда за 10 и более лет. Раскладка подати почти никогда не обходилась без злоупотреблений: стоявшие у власти богатые буржуа пускали в ход все свое влияние, чтобы свалить главную тяжесть податей на низшие классы, которые, разумеется, не в состоянии были ее вынести. Отсутствие правильной отчетности давало коммунальным правителям полную возможность не церемониться с общественной казной: Бомануар (писатель конца XIII в.) рассказывает, что должностные лица, отслуживши свой срок, передавали власть своим братьям, племянникам и другим родственникам и, когда по прошествии 10-12-ти лет граждане требовали у них отчета, то заявляли, что дали уже отчет друг другу. Если мы прибавим к этому отсутствие бюджета, которого не знали в средние века, ведение денежного хозяйства изо дня в день, как придется, то получим полную картину печального положения коммунальных финансов. Правительству любой коммуны на каждом шагу приходилось считаться с недостатком денег на покрытие какого-нибудь текущего расхода, с хроническим превышением расходов над доходами. Единственным средством выйти из подобных затруднений казался заем, и коммуны стали пользоваться этим средством так широко, что скоро окончательно запутывали свои денежные дела. По сделанным займам приходилось платить 10-15%, иногда даже до 25-ти, или же выплачивать кредитору пожизненную ренту; благодаря этому, ежегодный дефицит только увеличивался, так как никаких существенных мер для устранения зла не принимали, и все оставалось по-прежнему. Займы приходилось делать все чаще и чаще, пока, наконец, не наступал момент полного банкротства: кредит оказывался исчерпанным, по прежним обязательствам нечем было платить. Тогда коммуна обращалась к королю, который поручал своим чиновникам привести в порядок денежные дела, своей властью принимал меры, чтобы обеспечить этот порядок на будущее время и обыкновенно сохранял за собой контроль над финансовым управлением коммуны; иногда такая ликвидация сопровождалась уничтожением коммуны в данном городе. Период финансового банкротства свободных и независимых городских общин начался со второй половины XIII века.

Политическое вырождение коммун

Параллельно с этим развивался и процесс политического крушения коммун. Мы видели, что коммунальное устройство в громадном большинстве французских городов носило аристократический характер. Такое положение дел неминуемо должно было привести к борьбе народной массы с правительственной аристократией. Пока все силы, все внимание городского населения было поглощено борьбой с феодальным владельцем, все классы горожан являлись тесно сплоченными этим общим делом, сознанием общей опасности. Но как только цель была достигнута и коммуна обеспечивала себе более или менее прочное существование, так тотчас же обнаруживался разлад между отдельными составными частями коммуны: все ярче и ярче выступала разница интересов богатых и бедных, хозяев и работников, правящих и управляемых. В 1233 г. в Бовэ произошло кровавое восстание городской черни против «менял»; порядок был восстановлен, только благодаря вмешательству короля. В Генте для прекращения распри между низшими слоями населения и городским правительством в 1275 г. потребовалось посредничество графини фландрской и третейский суд с.-омерской коммуны, постановивший, что все распоряжения гентских эшевенов, которые покажутся народу нарушающими его интересы, будут передаваться на рассмотрение графа фландрского. Почти в то же время в Дуэ рабочие ткацкого цеха восстают против своих хозяев. В Аррасе рабочие разбивают дома своих цехмейстеров (ремесленных старост) и разгуливают по городу со знаменами, громко требуя смерти мэра и эшевенов. В Сане в 1283 г. городские партии не могут прийти к соглашению относительно выбора должностных лиц, и дело окончилось тем, что весь состав муниципалитета был назначен королем; в Дижоне по такому же поводу король не только назначил своей властью членов городского правительства, но и совсем уничтожил коммуну. Сначала городская аристократия пыталась насильственными мерами удержать за собой свое привилегированное положение: так, в 1245 г. в Дуэ ремесленникам и черни под страхом сурового наказания были запрещены какие бы то ни было сообщества, опасные для существующего порядка. Но натиск демократии был слишком силен, и высшей буржуазии пришлось сделать мало-помалу целый ряд уступок: ремесленные корпорации получили более широкое участие в выборе должностных лиц; рядом с прежним муниципалитетом во многих коммунах стали представители народной массы, которые защищали ее интересы, имели право контроля над финансовой частью и даже до некоторой степени участвовали в управлении городом. Таким образом, к началу XIV в. коммуны приобретают несколько более демократическое устройство, но превратиться в демократические республики свободные городские общины не успели: естественный ход их развития был нарушен вмешательством посторонней силы, которая с каждым годом становилась все грознее и могущественнее. Королевская власть, так успешно боровшаяся с политической независимостью феодалов и духовенства, наложила руку также и на коммунальную свободу. Мы уже видели, что коммуна, освободившись от подданства своему феодальному владельцу, становилась в более непосредственные отношения к королю; скоро вошло в обычай, что король непременно подтверждает коммунальную хартию, а вместе с этим он не замедлил присвоить себе и право уничтожать ее; коммуны подчинились юрисдикции королевского департамента, который часто налагал на них огромные штрафы. Наконец, постоянные столкновения коммуны с ее многочисленными внешними врагами, а еще более междоусобия и взаимные распри горожан давали королю множество поводов вмешиваться во внутреннюю жизнь свободного города. Финансовые затруднения приводили к королевской опеке над денежным хозяйством коммуны, распри политические и социальные — к опеке над ее управлением. Таким образом, в силу вещей коммуна утратила свои характерные признаки — перестала быть обособленной, независимой общиной, феодальной единицей, свободно входившей в договорные отношения с другими такими же феодальными единицами; мы не говорим уже о тех весьма частых случаях, когда вмешательство короля приводило к прямому, формальному уничтожение коммуны в данном городе. В окончательном результате ко времени вступления на престол династии Валуа во Франции уже не было коммун, а если некоторые города еще и сохранили это название, то лишь в виде переживания: здесь, как и во многих других случаях, форма пережила содержание, когда-то ее наполнявшее.
Таким образом, горожане, которые в начале XI в. были подданными феодалов, к концу ХIV-го превратились в подданных короля. И это уже большой шаг вперед; но прежде, чем достигнуть такого положения, они пережили несколько веков борьбы за свободу. Городское население за это время научилось сознательно относиться к своим интересам, энергично отстаивать свое право, жертвовать для свободы и имуществом, и жизнью. Подобный исторический опыт не мог пройти бесследно, и, действительно, он создал из французской буржуазии крупную общественную силу, третье сословие, которое еще в средние века с честью заняло свое место рядом с первыми двумя сословиями, а в новое время оказалось достаточно сильным, чтобы одержать над ними верх. Коммунальная форма городской свободы, как форма чисто средневековая, связанная с обособленностью и политической независимостью города, просуществовала сравнительно недолго: вместе с другими средневековыми явлениями она исчезла, но, несмотря на это, она оказала глубокое влияние на судьбу городского населения во Франции.

Ville de bourgeoisie

Как ужо было упомянуто раньше, далеко не все французские города прошли через эту форму свободы. Большинство из них никогда не было коммунами. Но и в их положении произошло существенное изменение во вторую половину средних веков: жители этих городов, оставаясь поданными своих феодальных владельцев, получают от них целый ряд привилегий, касающихся разного рода повинностей, податей и пошлин, а также суда и даже администрации. Почти всегда эти привилегии сопровождаются и дарованием личной свободы горожанам, т. е. права свободного перемещения, вступления в брак и распоряжения своим имуществом. Первые случаи такого наделения горожан привилегиями встречаются уже в конце X в., в XI в. они еще довольно редки, но в течение XII и XIII столетий почти все французские города переходят в этот разряд так называемых villes franches или villes de bourgeoisie. Иногда горожане сами присваивают себе известные права и вольности, пользуясь удобным случаем, и сеньору остается лишь признать совершившийся факт; чаще же всего сами феодальные владельцы даруют подвластным им городам большую или меньшую степень свободы. При этом некоторыми из них руководит правильный расчет, разумные хозяйственные соображения: чем выше материальное благосостояние горожан, тем больше доходов будет получать сеньор с принадлежащего ему города, а так как личная и имущественная необеспеченность, произвол в обложении податями и пошлинами, злоупотребления феодальной администрации — все это в корне подрывает благосостояние торгово-промышленного городского населения, то, следовательно, нужно все это устранить. Такая разумная хозяйственная политика требует не только большого практического смысла, но и значительных средств: чем мельче хозяйство, тем скареднее хозяин, тем труднее ему вести свое хозяйство рациональным способом; вот почему villes de bourgeoisie легче всего и в большем количестве появляются в доменах короля и других крупных феодальных владельцев. Но и остальным по разным мотивам приходилось наделять свои города привилегиями и вольностями: во многих случаях сеньор приобретал во владение город силой оружия, в приданое за женой или покупал его за деньги, и, чтобы привязать к себе своих новых подданных, оказывал им разные милости; еще больше нуждался он в расположении горожан, когда получал владение по наследству, и на это же наследство оказывались еще и другие претенденты. Нередко у города оказывалось несколько владельцев, права которых до такой степени перепутывались между собой, что не было никакой возможности разобрать в каждом отдельном случае, что кому принадлежит, кто и в какой доле участвует в получении судебной или иной пошлины; тогда совладельцы решались перенести эту мудреную задачу из области политики в область арифметики: предоставляя горожанам устраиваться, как они знают, сеньоры соглашались брать с них раз навсегда определенные платежи, которые уже и делили между собой. Многие феодалы, нуждаясь в деньгах, продавали горожанам большую или меньшую степень гражданской свободы: за известный единовременный взнос они отказывались от своей произвольной власти и точно определяли на будущее время все платежи и повинности городского населения. Наконец, чем больше появлялось привилегированных городов, тем легче становилось получать привилегии остальным: волей-неволей сеньор соглашался на уступки, потому что иначе его город пустел, так как жители перебегали в соседние villes des bourgeoisie. Между феодалами установилась своего рода конкуренция в раздаче вольностей горожанам: каждый старался ценой привилегии не только удержать население своего города, но, если можно, и переманить к себе подданных своего соседа.
Размеры вольностей колебались в очень значительных пределах: в одних случаях привилегия касалась лишь некоторых повинностей и пошлин, суд же и управление по-прежнему оставались в руках сеньора; в других же только регулировались все денежные счеты города с владельцем, но горожане получали в свои руки и суд, и заведование всеми своими делами: такой город отличался от коммуны только тем, что не имел политических прав, и жители его не составляли присяжной общины; как бы обширны ни были привилегии ville de bourgeoisie, она оставалась все-таки в подданстве у своего сеньора и не занимала самостоятельного места в феодальном обществе в качестве коллективной сеньории.

Орлеан

О характере привилегий, которыми был наделен такой город, лучше всего можно судить по отдельным примерам. Город Орлеан, например, расположенный на территории королевских доменов, никогда не был коммуной: все время им управляли чиновники короля — прево и сержанты. Положение жителей этого города в начале средних веков было, конечно, ничуть не лучше, чем в других городах Франции. Но, начиная с половины XI в., Орлеан получает от своего сеньора-короля одну привилегию за другой, и в общей сумме эти привилегии настолько улучшают быт орлеанского населения, что окончательный результат получается почти такой же, как и в городах, переживших период коммунальной свободы и самоуправления. В 1051 г. Генрих I, по просьбе епископа и жителей г. Орлеана, издает приказ, чтобы во время сбора винограда городские ворота не запирались, так что каждый может свободно въезжать и выезжать из города, не платя при этом обычной пошлины. В 1137 г. Людовик VII запрещает своему прево и сержантам в Орлеане притеснять жителей; он обещает не задерживать горожан насильно в тех случаях, когда они будут призваны к его королевскому двору, а также не допускать никаких злоупотреблений в чеканке монеты; за это король будет получать известную подать с каждой меры зерна и вина. Через 10 лет он уничтожит в Орлеане droit de mainmorte, одну из самых тяжелых и ненавистных феодальных повинностей: в силу этого права сеньор наследовал имущество виллана, если у того не было прямых наследников; даже в тех случаях, когда виллан получал свободу распорядиться известной частью своего имущества, его наследник должен был уплатить значительную пошлину сеньору. В 1168 г. тот же король старается устранить злоупотребления при сборе пошлин, а некоторые из этих последних совсем уничтожает; кроме того, он издает несколько распоряжений, благоприятствующих свободе торговли и облегчающих гражданские сделки. В 1183 г. Филипп-Август освобождает от подати (taille) настоящих и будущих жителей Орлеана, а также дарует им разные другие привилегии, как то: не быть вызываемым на суд дальше известных местностей, расположенных недалеко от Орлеана, не подвергаться судебным штрафам свыше 60-ти су, за исключением некоторых, точно определенных случаев, и т. д.; за это король выговаривает себе пошлину в два денье с меры вина и хлеба.
Все эти привилегии нисколько не изменяли политического положения горожан, которые по-прежнему оставались подданными своего сеньора; жители Орлеана не получили даже самоуправления в какой бы то ни было форме: во главе города, как и раньше, стоял королевский прево, а не выборный мэр. И тем не менее быт орлеанского населения под влиянием этих привилегий существенно изменился к лучшему: оно было теперь избавлено от некоторых наиболее тяжелых и стеснительных повинностей; промышленность и торговля получили возможность более свободного развития, более прочное и обеспеченное положение; из области суда и управления были устранены многие злоупотребления, а главное, прежний произвол, ничем не стесненный и не сдерживаемый, каждую минуту угрожавший и личности, и имуществу горожанина, постепенно уступил место определенному порядку, точно установленным правилам: под защитой этого порядка горожане получили возможность гораздо более мирного, спокойного существования; быстрее пошло вперед развитие, постепенное накопление материальных и духовных сил; прочнее оказывались уже приобретенные результаты этого развития.

Грамота Лорри

Орлеан получил свои привилегии и вольности постепенно, в течение значительного промежутка времени. Но бывали случаи, когда сеньор сразу давал городу целый ряд новых прав.
Мало-помалу выработались даже известные формы грамот, которые заключали в себе множество отдельных привилегий относительно податей и пошлин, всевозможных сборов и повинностей, суда и т. д. Подобные грамоты похожи были на коммунальные хартии и так же, как они, производили в быте городского населения резкий переворот, с той только разницей, что переворот этот касался не политического, а лишь гражданского их положения. Одной из наиболее распространенных была грамота города Lorris en Gatinais, утвержденная Людовиком VII в 1155 г.; в течение 40 лет такая же хартия была дана еще семи городам.
Вот некоторые из постановлений этой грамоты, заключающей в себе всего 35 параграфов.
2) Никто из жителей Лорри не должен платить ввозной пошлины за свои съестные припасы; ни весовой пошлины за хлеб, который он добудет своим трудом или трудом своего рабочего скота; ни торговой пошлины (forage) за вино, которое он получит со своих виноградников.
3) Никто из жителей этого города не будет вытребован ни пешком, ни с лошадью в такое место, из которого он не может вернуться домой в тот же день.
4) Никто из них не платит дорожных сборов по пути до Etampes, до Орлеана, до Милльи и до Melun.
5) Никто из идущих или возвращающихся с ярмарки или рынка в Лорри не может быть арестован или вообще подвергнут судебному преследованию, если только преступление, в котором он обвиняется, не совершено в тот же самый день.
8) Никто из жителей Лорри не должен выходить за пределы города, чтобы судиться с королем.
10) Никто не будет пользоваться какими-нибудь преимуществами относительно срока продажи вина (ban public), кроме короля, которому предоставляется начинать таковую раньше других, но только в своем погребе.
12) Если кто-нибудь поссорится с другим, но не вломится в его дом, а потом они помирятся, не принося жалобы прево, то с них не станут взыскивать штрафа ни в нашу пользу, ни в пользу нашего прево. В случае, если жалоба уже была принесена, они все-таки могут кончить дело миром, заплативши штраф; если же на них не был наложен штраф, то они ничего не должны платить ни нам, ни нашему прево.
15) Никто из горожан Лорри не обязан нам дорожной повинностью (corvée), за исключением двух раз в год, когда они должны перевезти наше вино в Орлеан, но ни в какое другое место.
17) Всякий может продать свое имущество, получивши за него деньги, уйти из города подобру-поздорову, куда ему угодно, если только он не совершил какого-нибудь преступления в городе.
18) Кто проживет в приходе Лорри год и один день, и за это время никто не предъявит на него свои права, и ни мы, ни наш прево не запретит ему жить в этом приходе, тот может оставаться в нем и на будущее время в полной свободе и безопасности.
29) Жители Лорри могут собирать в лесу валежник для своей надобности.
32) Если кого из горожан обвинят в чем-нибудь и его нельзя будет уличить на основании свидетельских показаний, то он может очиститься принесением присяги.
35) Мы приказываем, чтобы каждый раз при смене прево или других должностных лиц в городе (sergents) они клялись нерушимо соблюдать все эти постановления.
Как видно из приведенных отрывков, все эти привилегии касались лишь гражданского быта городского населения, ни в чем не изменяя его политического положения.

Villes neuves

К той же категории villes de bourgeoisie можно отнести и многочисленные слободы, которые король и другие феодальные владельцы основывали на своей земле (такие слободы назывались villes neuves). Каждому из них, естественно, было выгодно иметь в своих владениях лишний поселок с рынком или даже ярмаркой и получать с его жителей и приезжих торговцев разные пошлины; но чтобы найти охотников поселиться в новой слободе, нужно было заманить их разными льготами, обещающими спокойное и обеспеченное существование, нужно было оградить их от произвола феодального сеньора и его приказчиков и для этого раз навсегда определить виды и размеры разных податей, пошлин и повинностей. В виду этого феодал, задумавший основать слободу, заранее издавал грамоту, в которой и перечислял привилегии и вольности будущих жителей слободы.
Вот образчик такой грамоты.
«Я, Генрих, граф de-Troyes, сим объявляю: да будет ведомо всем и на будущие времена, что я установил нижеследующие правила для жителей моей слободы близ Pont-sur-Seine:
Всякий, проживающий в вышеуказанной слободе, будет платить ежегодно 12 денье и меру овса за свою усадьбу; если же он хочет получить участок пахотной земли или луга, то будет платить по 4 денье за arpent (немного менее ½ десятины). Дома, виноградники и луга могут быть проданы или отчуждены по воле того, кто их приобретет. Жители слободы должны будут выступать в поход только в тех случаях, когда я сам буду предводительствовать войском. Я дарую им, кроме того, право выбирать 6 эшевенов, которые будут заведовать делами общины и присутствовать на судебных заседаниях моего прево. Я постановляю, что никакой сеньор, рыцарь или другой кто не может схватить и увести жителя слободы под каким бы то ни было предлогом, если только этот человек не его раб и за ним не числится недоимки.
Дано в Provins в лето от воплощения Христова тысяча сто семьдесят пятое».

Автор: С. Моравский