Влияние местности, этнографических и исторических особенностей края на характер местного овцеводства и промыслов шерстью

Как бы то ни было, но условия местности и растительности были основной причиной значительного развития овцеводства на Северном Кавказе. Постепенно развиваясь, оно естественно повлияло и на развитие среди местного населения шерстяных промыслов, которые упрочились здесь главным образом в форме кустарной и преимущественно у туземного населения, а не у русского.
Объяснение этого последнего факта кроется уже не в одном, а в нескольких условиях. Во-первых, тут прежде всего влияет местность. Русские имеют строго ограниченные наделы, не заключающие в себе тех трех полос, которые необходимы для успешного разведения местной горной овцы. Они поселены или в степи (по преимуществу), или в лесогорной полосе; альпийской же полосы вовсе не имеют. Поэтому, сколько ни пытались казаки лесогорной или степной полосы разводить горную породу овец на своих землях, она не выносила условий местности, подвергалась частым падежам и в конце концов переводилась. Русская овца (напоминающая романовскую, а иногда — валахскую), привозимая сюда переселенцами казаками из Харьковской и Черниговской губерний, тоже здесь не привилась. Местная степь для нее очевидно чересчур суха. Некоторые казаки пытались было за часть приплода или за деньги, передавать своих овец туземцам для летнего пропаса в альпийской полосе, но обыкновенно, туземцы их обманывали и дело быстро расстраивалось. Сами же казаки не решаются прогонять овец в горы, опасаясь (и весьма основательно), чтобы пастухов не перебили там и баранту не разграбили. «Шленки» — мериноса до последних времен здесь не было и только 2-3 года тому назад на северной границе Терской области явились овцеводы из Таврической губернии и привели с собой большие стада мериносов, которые прекрасно выносят климат местных степей. Овцеводы арендуют и закупают для них пастбища; но у местного казачьего и русского крестьянского населения эта порода овец не привилась. О ней отзываются, «что «де», овца эта чересчур нежна и требует большого ухода».
Туземцы занимают, как мы видели, более выгодное положение в смысле местных удобств для разведения овцы, да при том у них овцеводство ведется по привычным традициям, установившимся исстари, благодаря указанным нами местным удобствам Северного Кавказа.
Переработка овечьей шерсти и притом именно в кустарной форме, установилась между туземцами вследствие особых исторических судеб их.
Искони веков, как свидетельствуют курганы и другие памятники древности, население Северного Кавказа подвергалось нашествиям разных народностей, который двигались мимо Каспия из Азии. В горах местное население всегда находило естественные твердыни и оплот, которые защищали их от завоевателей в то время, когда иноплеменники вытесняли их из равнин. Часть завоевателей обыкновенно упрочивалась оседло на равнинах и таким образом содержала горцев в продолжительной осаде.
Первые завоеватели в свою очередь загонялись дальше в горы последующими и ставились ими тоже в положение осажденных и т. д. Таким образом, будучи оттеснены и загнаны в горы, туземцы уже по причинам топографическим, должны были эксплуатировать горы не столько земледелием, которое там оказалось почти невозможным, сколько овцеводством, представлявшим наибольшие выгоды и удобства. Затем, вследствие своего изолированного положения, отрезанные от всех внешних рынков, горцы были поставлены в необходимость удовлетворять собственными средствами и трудом собственных рук все свои потребности в платье, обуви и проч.
Продолжительные и снежные зимы, обыкновенно свирепствующие в горах, давали горцам необходимый досуг для подобного рукоделия. Военное положение и постоянная опасность заставляли мужчин главным образом заботиться о защите, изощряться в воинственных упражнениях и делать набеги на врагов; а женщине пришлось по необходимости исполнять все прочие работы, в том числе и обрабатывать шерсть. Таким образом, само собою установилось разделение труда и те кажущиеся нам теперь дикими, туземные обычаи и нравы, уподобляющие кавказскую женщину-туземку вьючному животному, в то время как мужья и братья их гарцуют на конях, оттачивают кинжалы и щеголяют своим «молодечеством» (которое на нашем языке называется теперь разбоем, грабежом и, пожалуй, тунеядством). Но время и нужда между тем делали также свое: постепенно начал водворяться обмен изделий между населением гор и плоскости, а избыток шерсти стал подвергаться дальнейшей обработке и пошел на продажу.
Первоначально обмен производился, вероятно, через какую-нибудь нейтральную касту торговцев и при том на юге, — с грузинами, имеретинами и другими более мирными племенами Закавказья, куда заглядывали и греки, и венецианцы, и генуэзцы и т. д., а затем уже постепенно стало втягиваться в обмен и плоскостное население северных завоевателей. В такое же положение по отношению к туземному населению стали и последние завоеватели Кавказа, — т. е. мы — русские. Мы оттеснили туземцев в горы, вытаптывали хлебные поля непокорных, и если Кавказ вообще в состоянии был держаться против нас более 50-ти лет, то исключительно благодаря «баранте», которая в скалистых ущельях сумела дать горцу почти все для него необходимое: пищу, сало, сукно, бурку, папаху, ремни, обувь и проч.
В то время, когда покоряемый нами туземец извлекал все нужное для жизни из одного овцеводства, наши русские поселенцы имели в тылу пути сообщения в Россию и могли получать оттуда фабричные сукна, а шерсть со своей степной баранты сбывать сырьем. В этом обстоятельстве кроется одна из причин, замедлявших кустарную обработку шерсти у русских и ускоривших ее у туземцев. Кроме того, не надо забывать, что русские принесли с собою наклонность — более к землевладельческой культуре, нежели к овцеводству. Ровная местность благоприятствовала удовлетворению этой наклонности, а частые набеги враждебных горцев мешали более широкому развитию скотоводства. По мере покорения и замирения края, постепенно водворялись и сношения горцев с местным населением русским особенно с казаками; и шерстяные изделия туземцев вытеснили по своей дешевизне и доброкачественности низкие и дальние фабричные изделия и подчинили себе даже вкусы и привычки казаков: казак начал покупать и носить туземные валяные изделия (бурку, ноговицы), употреблять туземные сукна на «черкески», башлыки и проч.
Изделия туземных женщин и до сих пор еще господствуют в костюме казачьего населения, хотя в последнее время правительственный регламент в виде «арматурного списка», стал обязывать строевых казаков, при поступлении на службу, покупать черное фабричное сукно, — личные сапоги с каблуками и т. д. Конечно, все это обходится казаку гораздо дороже, менее прочно, чем туземное, и во многом лишило казака прежней его ловкости на коне; но в то же время оно неизбежно повлияло и на ограничение производства местных шерстяных изделий.
Остается сказать несколько слов о том, почему шерстяные промыслы Кумыкской плоскости стоят выше, — нежели у населения горной Чечни и наоборот: почему шерстяные изделия горского населения племени ингушей, стоят ниже, чем у населения плоскости.
Это объясняется также некоторыми историческими данными этих племен, насколько они нам известны. Кумыкское племя производят от персов. Оно занимает местность, называемую «кумыкской плоскостью», с восточной стороны которой раскинулось Каспийское море, с севера — болотистые окрестности низовьев Терека и за Терские степи, с запада плоскостная Чечня и с юга — горные племена аварцев и горной Чечни. Берег Каспийского моря, примыкающий к Дагестану, представляет большие удобства для высадки (Петровск) и путь от моря на запад — в глубь страны проходит через Кумыкскую плоскость по более твердому грунту, — между тем как севернее расположены непроездные, топкие болота дельты Терека. С запада пути тоже направлялись через Кумыкскую плоскость, так как они ведут и к морю, и в Закавказье, минуя горы, вдоль берега моря: через Темирхан-Шуру, Дербент и т. д. Благодаря такому положению кумыков, на перекрестках древних бойких путей, и благодаря своему происхождению от сравнительно мирных и трудолюбивых предков, на них наложена печать деятельного промышленного быта: плоскость свою они орошают бесчисленными каналами, производят на ней массу пшеницы и хлеба, привлекают горное население аварцев и чеченцев на свои обширные и людные базары (Аксай, Хасав-Юрт), покупают у них баранов и шерсть, обрабатывают последнюю в ткани (суконные и ковровые) или валяные изделия, сбывая горцам свой хлеб, металлические и другие изделия.
Помимо сношений с кумыками, поименованные, — несколько отсталые обитатели горной Чечни всегда имели еще беспрепятственные сношения с одним очень трудолюбивым и промышленным племенем, — лезгин в Дагестане, которое примыкало к ним с востока, и из шерсти их овец делало ковры, сукна и т. д., отвлекая чеченцев «малой Чечни» от обрабатывающей промышленности и направляя главным образом на сбыт сырья: шерсти, сала, мяса, лесных материалов и т. д.
Отсталость горского ингушского племени обусловлена другими причинами: это племя считается мелким осколком чеченского, потерявшим почему-то с ним связь и его покровительство. Между прочими племенами оно тоже не приобрело друзей за свои хищнические и предательские инстинкты и, разъедаемое частыми междоусобицами, оно было надолго устранено от всякого мало-мальски крупного торгового пути. Поэтому вся обрабатывающая промышленность этого племени была ограничена лишь удовлетворением своих самых невзыскательных потребностей. За отсутствием всякой конкуренции, соперничества и сбыта на рынках, это племя, кажется, долее всех удержалось особняком и без участия в общем промышленном движении. Соседние с ингушами осетины и кабардинцы, а затем русские, далеко опередили их в обрабатывающей промышленности вообще и оставили за собою. В отношении же к шерстяному производству они им оставили одну роль производителей сырого материала. Вследствие этого мы встречаем у ингушей овцеводство довольно развитое, но в своих изделиях из шерсти они далеко отстали от соседей и их произведения немногим лишь превышают примитивные изделия кочевников — ногайцев и калмыков.