Общеингушские патроны

Геаль-ерды

Геаль-ерды — общеингушский патрон, как Мят-сели и Тушоли.
Его культ, в сознании ингушей был, однако, ближе связан с галгаевской группой «кеккеала» (родов «трех селений»), которые почитали Геаль-ерды в эльгыце несколько выше с. Байрах Хамхинского общества. В честь Геаль-ерды были и другие эльгыцы в разных местах нагорной Ингушии, однако культ этот гораздо раньше подвергся забвению, чем почитание Тушоли и Мят-сели. В начале XIX в. он был еще достаточно жизнеспособным, чтобы фигурировать в тексте присяги русскому правительству при вступлении ингушей в подданство России (1810 г.). Мы, говорится в этом договоре, подписанном галгаевскими родами «кеккеалы», Ева и др., лучшие и почтеннейшие люди, с каждой фамилии по 10 человек, по обычаю нашему перед богом (Деалы) и почитаемым нами за святость кумиром, находящимся в горах и именуемым Геаль-ерды, утверждаемся клятвой… и т. д.
Празднования Геаль-ерзы в храме близ сел. Эгенты Мецхальского общества бывали два раза в году — зимой (в месяц Гоанцхой-бут) и летом. На зимний праздник в дар Геаль-ерды приносили вновь отлитые пули, и приводили коз (по одной от дома), которых резали перед эльгыцом; летом, приблизительно во время сенокоса (в месяц Эттинг-бут), — в число приношений входила жертвенная корова, приобретенная на средства четырех селений (Тарш, Эгенты, Бегани, Хули). Обрядовые лепешки «боджильк» для Геаль-ерды отличались наличием, вместо обычного креста, каких-то (теперь позабытых) изображений в середине и на всех трех углах.
Перед фасадом эльгыца был двор, окруженный каменной оградой с нишами. На земле у ниш лежали камни для сиденья. Представители фамилий располагались по местам, каждый у своей постоянной ниши, куда и складывали принесенные угощения; у стены были сложены оленьи рога — дары охотников.
Женщины в праздниках Геаль-ерды не участвовали. Процедура мольбищ ничем особенным не отличалась. Интересно будет лишь ознакомиться с содержанием молитвы, приводимой Б. Альборовым (Б. Альборов. Ингушское Геаль-ерды и осетинское Аларды (Изв. Ингуш. научно-исслед. инстит., т. I. Владикавказ, 1928 г.)), смысл которой я вкратце передам.
О, великий боже (Деалы!). Да будет на нас милость твоя! Чтобы наш род сделался великим, чтобы наш скот стал многочисленным.
После этого вступления следует уже непосредственное обращение к патрону: о, золотой Геаль-ерды! Кто родился, того сделай счастливым, а кто еще не родился, того тоже подай нам благополучно. Кто не является нашим родственником, чтобы и тот сделался нашим родственником.
Далее речь жреца снова обращается к Деалы — не лиши нас родственных связей, не сделай нас немощными и бедными, избавь от града, молнии, ветра, не погуби напрасно нашего труда и т. п.
При чтении молитвы жрец имел в руке «боджильк». Присутствующие сопровождали молитву возгласами «оччи» и, по ее окончании, вырезали ножом изображения, находившиеся в середине «боджильк», бросали эти части на землю и только тогда начинали есть свои лепешки.

Мят-сели

Мят-сели — брат Тамыж-ерды и Амгали-ерды, имел значение обще-ингушского патрона.
День Мят-сели, приходившийся в «месяц Мят-сели» по ингушскому летоисчислению, падал на одно из воскресений конца июня и начала июля и справлялся на плоской вершине Столовой горы (Матхох), хорошо видной из Владикавказа. Там были три святилища — главный эльгыц в честь Мят-сели и два других в честь Мяттыр-Деалы и Сусол-Деалы. Так как от селений до этого места путь был далекий, выходили из дома накануне. Шли на праздник и мужчины и женщины. Женщины в этот праздник находились под особым покровительством Мят-сели, и всякое оскорбление их грозило гневом патрона. Мужчины при выходе из селения стреляли, а женщины и девушки пели песню (гелой). Кроме провизии, прихожане брали на праздник жертвенных животных, в числе которых обязательно был трехлетний бык с белой материей на рогах.
Не повторяя при описании праздника Мят-сели тех черт, которые уже были нами обрисованы выше (в изложении культа Дзорах-ццу), и которые общи всем ингушским мольбищам, мы проследим празднество в его других существенных моментах.
Первая остановка прихожан была на склоне горы Матхох, у часовни т. н. «маленького Мят-сели» или иначе — Баин-сели по названию соседнего селения. Зайдя в часовню, жрец выносил оттуда «бейрах» — священную хоругвь — белый флаг с колокольчиками, прикрепленными к вершине древка. Прихожане устраивали религиозный танец, резали, по обету, жертвенных животных (ради выздоровления родственника, рождения сына и т. п.), молились, ели и отправлялись дальше со жрецом во главе, одетым в белое и несшим на плече «бейрах». К «бейрах» все относились с величайшим уважением. Если жрец в пути случайно прикасался древком хоругви к земле, или терял колокольчик, то за это он жертвовал, во искупление вины, — в первом случае трех баранов, во втором — трехгодового быка.
Употребление «бейрах» не является исключительной принадлежностью культа Мят-сели. Подобный флаг имел место почти при всех больших мольбищах, а также (с траурным полотнищем) в похоронных и поминальных обрядах. При решении возникших между селениями споров о межах был обычай обносить «бейрах» по спорной границе, как сильнейшее доказательство правоты.
На каждой следующей остановке молодежь устраивала танцы. На вершине Матхох располагались ночевать. Утром в день праздника начиналось мольбище, сперва у главного эльгыца. Каждое селение имело здесь определенное место. Жрец прислонял «бейрах» к стене храма и, имея в руках бокал с пивом, читал лицом к востоку импровизированную молитву, во время которой молодые парни, расставленные по три человека на все четыре стороны, выкрикивали возглас «оччи», женщины пели — «колючим град не делай нам, жгучего мороза не посылай нам, о тяжелый (т. е. могучий) Деалы», присоединяя к этому припев «гелой», а жертвователи по обету держали наготове приведенных животных. Молитва жреца обращалась, собственно, не к Мят-сели, а к Деалы (т. е. к богу) и лишь в ее конце упоминался Мят-сели и другие патроны: «золотой Мят-сели, свою благодать дай нам; сосед Баин-сели, ты свою благодать дай нам… и все ццу пусть милостиво примут нашу молитву». У бога же в этой молитве просилось многое: чистый огонь очага, полное блюдо, хорошее потомство, счастье гостю, избавление от несчастий, приплод скота, урожай, хорошая погода и т. п.
После молитвы хозяева резали скот, а затем жрец освящал приношения семейств (тегум) в эльгыце. От каждой семьи входил туда человек с восковой свечой и кушаньями: жрец зажигал свечи, ставил их в ниши, читал молитвы и принимал от прихожан в свою пользу положенную порцию продуктов и в том числе треть обрядовой лепешки боджильк.
От эльгыца процессия направлялась ко второму святилищу — Мяттыр-деалы, а у Мят-сели оставалась группа женщин, девушек и мальчиков.
После молитвы у Мяттыр-деалы, прихожане возвращались к Мят- . сели и бросали оставшимся здесь женщинам галушки.
Была примета, если бездетная поймает, у ней родится сын. Затем женщины без мужчин шли к третьему храму — святилищу патрона Сусол-деалы, захватив с собой специальные приношения (от каждой семьи — обычные лепешки, свеча) и жертвенного барана («барашек сына»).
Перед эдьгыцем они совершали моление и испрашивали себе детей у бога и у патрона. Заканчивался праздник Мят-сели плясками, едой и питьем у главного эльгыца, а к вечеру все расходились по домам.

Тушоли

Тушоли-ццу представлялась существом женского пола и почиталась преимущественно женщинами. Женщины называли этого патрона «божий лик Тушоли», или «золотой ццу». В ее храме, как говорили, иногда показывается свет, который посылает Тушоли. Столетний Эльмурза Хоутиев, исполнявший много лет жреческие обязанности, в 1921 г. рассказывал нам о Тушоли так: «Тушоли считалась имеющей образ женшины. Ей ходили молиться женщины, молодые люди и дети. Про нее говорили: людей мать. Ей молились: о, от бога идущая Тушоли, не сделанному бытие дай среди нас, сделанное оставь жить среди нас, скотину плоди и умножай нам». Обращения к Тушоли, приводимые Б. Даглатом, звучат в этом же роде: «…сделай так, чтобы неродившие родили детей, а родившихся оставь в живых. Пошли нам урожай, пошли дождь масляный и солнце лекарственное» или — «… у всего, что дышит на земле, плод, говорят, зависит от тебя: плодов побольше и обильнее дай нам»…
Годовой праздник Тушоли совершался в одно из воскресений, весной, в «месяц Тушоли» («Тушоли-бут» по ингушскому календарю), когда прилетал удод, «птица Тушоли» («Тушоли котам»), которую нельзя было убивать, и когда стада выгонялись на летние пастбища.
Мы видим, таким образом, что Тушоли имеет определенную специальность. Она является весенним божеством, — патроном, дающим плодородие. Особенным почитанием она пользовалась у бездетных женщин, желавших иметь детей. В то же время, заметим, в сознании народа она сливалась с христианской Марией (пережитки полузабытого представления о богоматери).
Следы родовой идеологии и зарождавшегося у ингушей феодализма на культе Тушоли отражаются в том интересном факте, что почитание этого патрона происходило в плане двух общественных группировок и, сообразно этому, оформилось в двух главных центрах. По определению Эльмурзы Хоутиева — «Тушоли две было: феаппинская и галгаевская». Обе группы одинаково почитали Тушоли. Галгаевский эльгыц Тушоли был в центре Хамхинского общества (в долине Галгачие), Феаппинский — в Мецхальском обществе близ сел. Лежг. Галгаевский культ был сильнее и «правильнее» феаппинского. Кроме двух святилищ в обоих районах существовали и местные храмы Тушоли, всего в количестве до 10 почитаемых пунктов, большая часть которых галгаевские.
Эта множественность храмов несколько выделяет культ Тушоли среди прочих ингушских патронов (за исключением впрочем культа Геаль-ерды и некоторых других).
Из специфических особенностей празднества я привожу сведения, отчасти собранные лично, отчасти сообщенные мне в 1929 г. сотрудником ингушского научно-исследовательского института краеведения, Хаджи-Бекиром Ахриевым. Девушки от 15 лет и молодухи отправлялись к храму накануне. При эльгыце их ожидал жрец. Так как жрец обычно обладал знахарскими способностями, он выслушивал жалобы прихожанок на различные житейские несчастия, бесплодность и проч. и гадал для них. В эльгыце было изображение Тушоли — деревянный (а в старину — серебряный идол небольших размеров (ок. 60 сан. высоты), изображавший женскую поясную фигуру со слезой на щеке, якобы потому, что местный ерды хотел ее изнасиловать, и она заплакала.
Металлическая пластинка в виде полумаски, служившая «лицом» идола Тушоли была мной лично найдена в опустевшем эльгыце Галгаевской Тушоли в 1921 г.

И так погадав для женщин, жрец выносил им фигуру Тушоли, и желающие прихожанки в чаянии избавиться от бесплодия, могли прикасаться грудью к идолу вплоть до восхода солнца следующего дня. На утро к эльгыцу съезжались и сходились мужчины, большею частью молодежь. Мольбище происходило обычным порядком. К вечеру среди присутствующих выбиралась пара — целомудренный парень и такая же девушка. Их отправляли на ночевку в пещеру. По прошествии ночи, оба должны были рассказать жрецу сны. По снам жрец давал предсказания на предстоящий год (об урожае, погоде, здоровье и т. п.). Праздник продолжался трое суток.
Возле эльгыца галгаевской Тушоли (сел. Ког Хамх. общ.) находится впервые обнаруженный нами в 1921 г. фаллический памятник, так называемый «кобыл-кэры» (кэры — значит камень) — каменный четырехгранный столб, к основанию которого для устойчивости привалена груда камней, а на верхушку надета снимающаяся шапка-головка.

Главная сила «кобыл-кэры» — избавление женщин от бесплодия. По воспоминаниям стариков, почитание этого памятника сопровождалось в старину большими женскими процессиями, когда, бывало, «шестьдесят девушек и бездетных женщин катались верхом около камня». Для исцеления от бесплодия женщины также отбивали от «кобыл-кэры» кусочки и вешали на шею. То же самое делали и «напуганному» (т. е. страдающему падучей) человеку.
Кроме оплодотворяющей и целительной силы, кобыл-кэры приписывали способность прекращать засуху. При засухе резали барана, затем снимали с памятника каменную шапку-головку, переворачивали ее углублением вверх и оставляли под открытым небом до тех пор, пока не шел дождь и углубление камня не наполнялось водой.
Мы видим, что главная специальность «кобыл-кэры» как и Тушоли — оплодотворяющая сила. По-видимому, почитание этого камня имело связь с культом Тушоли, хотя в других местах Ингушии подобного памятника мы не встречали.
Исключительность и яркость в ингушском пантеоне фигуры Тушоли, — весенней оплодотворяющей богини, единственного божества, имевшего вещественные изображения (идолы Тушоли были в храмах Кога, Карта, Тергима, Лежга), связь культа Тушоли с фаллическим элементом и, наконец, явная прослойка христианских верований, — все это представляет пример довольно сложного религиозного синкретизма.

Молыз-ерды

Молыз-ерды — военный патрон, который шел на войну впереди ингушей, нес им победу и делал их неуязвимыми. Ему молились и приносили жертвы, испрашивая военной удачи. Его именем никто не решался совершать присягу, т. к. это якобы грозило обоим сторонам (и правой и виновной) худшей бедой — остаться без детей.

Покровитель зверей — Елт

Показания Эльмурзы Хоутиева о Елте следующие: «Елт был дух зверей». Ему молились так: «О божий Елт! Гости пришли к тебе. Идя впереди, дай нам самое крупное из рогатых. Наше выстрелившее ружье направь в круглую голову. Наше верно намеченное (ружье) направь в некрасивое сердце (зверя). Жирного тура дай нам, о божий Елт, тучного мясом, плотного салом дай нам. У тебя, при зверях находящегося духа, просим мы, ты у бога проси».
Как видим, это молитва охотников. По преданию он был одноглазым. Охотники приносили ему в жертву рога убитых зверей. Звери считались стадами Елта. Имеется много рассказов о встрече Елта с охотниками. Пася стада, он, например, превращался в белого оленя. При покушении выстрелить в этого оленя, стрелок мгновенно поражался слепотой.
Имя Елта не произносили после захода солнца. Днем его предпочитали называть какими-нибудь другими обыденными именами. Мест поклонения, святилищ, часовен и т. п. сооружений Елт не имел.

Почитание молнии

Ццу небесного огня Сиели и его дочь Саты. Связь Сиели с другими патронами
Относительно Сиели нами было записано такое показание: «В Морче был его эльгыц. Молиться ему ходили в среду в Сиели-бут (т. е. в месяц Сиели, соответствующий началу лета, может быть маю). В Обине есть Кори-Сиели. У феаппинсцев был Сиели, именуемый Кеат. У жителей Хамышка был Воу-Сиели». (Эльмурза Хоутиев). Морч, Обин и Хамышк — три селения западной половины Ингушии. Кори и Кеат — неизвестные названия, может быть, фамильные имена лиц, отмеченных благодатью Сиели (т. е. убитых молней); «воу» — по-ингушски значит боевая башня (родовая собственность), под защитой которой обычно находятся жилые башни (гала) фамильных поселков; «воу-Сиели» — очевидно башня, которую «посетил» Сиели ударом молнии.
Эльмурза Хотиев, сам по происхождению феаппинец (житель Мецх. общ.), естественно, дал показания о бытовании веры в Сиели в феаппинском районе. Даже из его краткого свидетельства ясно, что это верование имело резкие специфические особенности и было сильно распространено. Действительно, Сиели чтился всей Ингушией. Пережитки кое-где сохраняются и теперь. Сиели — «золотая сила», как его называли, грозный, но справедливый «ццу», карающий всякого преступника. По его имени называется радуга Сиели-ат (т. е. лук Сиели) и молния Сиели-хашк (головешка Сиели).
Молились ему так: «Небо часто (быстро) заставь греметь. Тучным опустись на землю. Заставь солнце целительно смотреть, пролей дождь маслом, возрасти посеянное, размножь летом питаемое. Не дай нам грубой пищи. Осенью не дай дуть быстрому ветру. Моли бога за нас». (Эльмурза Хоутиев).
Убитого молнией, как мы уже отметили, считали удостоившимся благодати Сиели и поэтому не оплакивали; место, где человека поразила молния, приобретало священное значение: на нем ежегодно совершали жертвы.
В легенде о происхождении Оушы-сиенлинг, находящемся в Хамх. общ. и уже упоминавшемся нами выше, о похоронах убитого молнией рассказывают следующее: для покойника построили эльгыц (сиелинг), посадили его в полном вооружении и поставили перед ним на столике блюдо с цельным барашком, бутылку хлебной водки и струнный музыкальный инструмент «пандыр».
Этот пример разъясняет нам теперь с новой стороны и памятники в честь умерших (так наз. сиелинги), о которых мы говорили в связи с культом предков. Фамильный сиелинг, следовательно, является в ряде случаев сооружением, построенным в честь Сиели и жертвы его благодати на том месте, где когда-то был убит молнией один из представителей данной фамилии. Самый термин «сиелинг», кроме значений памятника или фамильного праздника, в память предка, означает еще жертву, которую приносили Сиели, когда гремел гром.
«Женщина Сиели» (его дочь, а может быть и жена) именовалась Сиели-Саты. Она считалась покровительницей невест. В ее честь весной собирались жители селения или представители определенной фамилии (в том числе женщины и девушки) и устраивали праздник.
По легендам Сиели-Саты произошла от того, что Сиели «осквернил» умершую девушку из племени легендарного народа «нартов» орстхуой. Умершая тотчас родила от этого союза дочь, названную Сиели-Саты. Нарт Соск-Солса в гневе ранил убегавшего Сиели стрелой; гром — это урчание кишок Сиели, когда они шевелятся в незакрытой ране. Млечный путь — место, по которому Сиели-Саты несла солому для своего брачного ложа. Созвездие «Саты-боджыльк», состоящее, из трех звезд, — испеченная ею треугольная обрядовая лепешка боджыльк.
Итак, мы видим, что места поклонения Сиели (будь то эльгыц, сиелинг или какое-нибудь урочище) определялись самим «ццу», который их выбирал, освящал благодатью и тем самым устанавливал ежегодные мольбища с жертвами, возжжением свечей и т. п.
Акад. Шегрен сообщает, что на сухом овраге (Гушмаге) в нагорной Ингушии, под дубом, разбитым молнией, ингуши имели обыкновение совершать присяги. Присяги, клятвы и обещания, данные на этом месте, считались нерушимыми. (Сборник газеты «Кавказ» за 2 полугодие 1846 г.).
Элементы верований в силу небесного огня, аналогичные Сиели, можно обнаружить и в ряде уже просмотренных нами культов. Так Мят-сели (или в другой транскрипции Мят-сиели сближается с Сиели и по имени и по содержанию культа.
Первая остановка праздничной процессии в день Мят-сели, как мы припоминаем, была у часовни «маленького Мят-сели». Постройка иначе называлась Баин-сиели. Баин — название близлежащего поселка Бойни, а сама часовня, до включения ее по закону «подобное к подобному» в праздничный круг общеингушского Мят-сели, была местным сиелингом одной из фамилий Бойни. В молитвах у главного святилища Мят-сели, как и в молитве Сиели, упоминается между прочим о молнии (головешке Сиели), благодатном дожде и целительном солнце, к которому молящийся жрец обращается лицом. Мят-сели, как и Сиели называется «золотым». Эпитет «золотой» прилагается и к общеингушским патронам Геаль-ерды и Тушоли. Во всех этих верованиях общая черта — связь с производительными силами природы, подателями плодородия. Священная песня «гелой», фигурировавшая, как мы знаем, в культах Геаль-ерды, Мят-сели, Болим-деалы и др., а вместе с тем и имя самого Геаль-ерды, по мнению некоторых исследователей, — наименования одного и того же божества.
Если Сиели в области небесного огня больше тяготел к молнии и грому, чем к солнцу, и если Мят-сели, не отличаясь такой специфичностью, как Сиели, некоторыми чертами сближается с этим последним и в смысле молнии, и в смысле солнца, то описанные нами патроны Маги-ерды, Амгали-ерды и Тамыж-ерды многими элементами своих культов знаменуют поклонение солнцу.
Праздники Маги-ерды прямо совпадали с периодами солнцестояния (летнее и зимнее обиталища солнца). Урочище Амгали-ерды всегда, даже в дурную погоду, «было освещено солнцем», в силу чего похороненные там, по верованию ингушей, вкушали блаженство.
Поклонение Тамыж-ерды было знаменательно связано с запретом оставаться в пещере патрона после восхода солнца: ни один луч восходящего солнца не мог безнаказанно для посетителей, застать молящихся посетителей у святыни.
Помимо культов, было принято приветствовать восход солнца словами: «божье солнце (деалы-молх), дай нам свою благодать».
Приведем сведения еще об одном золотом и огненном патроне, почитание которого относилось к домашнему культу. Этот патрон — оспа, величаемая «золотым ццу». Ежегодно на сырной неделе, ко дню почитания оспы, заготовляли кувшин с маслом, сыр, пироги. Затем приглашали к себе гостей односельчан и после молений пировали. Главные участники празднества — женщины. Молятся так: «Святой, если ты нас посетишь, то оставь (удались) без ущерба кому бы то ни было. Уходи от нас, милостиво к нам расположенный».
Вынув из кувшина масло, хозяйка говорит: «О бог оспы, свои оспины милостиво от нас отошли» и т. п.
На празднике напитки не употребляются.
При заболевании члена семьи оспой соблюдается ряд правил: нельзя выражать тревоги и печали, надо быть веселым и говорить: «золотая, хорошая, уйди от нас», воспрещено раздавать огонь, давать что-нибудь кушать из комнаты больного, шить, носить оружие, входить с грязными ногами, курить, удивляться количеству оспин у больного, резать курицу (за исключением черной, кровью которой поливают четыре угла дома). В доме больного запрещены половые сношения. Кто-нибудь из близких должен развлекать заболевшего. Пока он не оправится, в доме пекут пироги и дарят их соседям.

Ерды

От Эльмурзы Хоутиева записана молитва обращавшихся к Ерды: «О, Ерды, зайдя вперед, окажи помощь. Идя рядом, окажи нам помощь. Вложи нам в руку необходимое для удара. Военный меч сделай для нас победным, великий Деалы. Исправь наше место. Сотворивший нашего тэрыма, окажи нам, Деалы, помощь. Из слов сделай победным наше слово. Грубой пищи не дай нам, о, золотой Ерды. Без времени иней не посылай нам, посеянное возрасти, — откармливаемое умножь, день начала работы сделай успешным. Великий Деалы, у тебя наше дело, великий Деалы, о, золотой Ерды! Доведи до конца нашу рабочую страду. Извлекаемое нами из листьев и травы сделай жирным. Быстрому вихрю не дай дуть».
В селении Одзик Хамхинского общества про Ерды нам рассказали следующее. Ерды имел вид мужчины. Он жил в пещере скалистых гор на северной стороне ингушской нагорной котловины. Празднеств у этой пещеры в честь Ерды не делали. Молились ему в начале покоса (месяц Эттинг-бут) в т. н. «ветряный понедельник», когда на работы был наложен запрет из боязни гнева ветра.
Отец нашего рассказчика наблюдал, как из пещеры Ерды вылетал «лир» (блуждающий огонь).
Мы видим,» что почитание Ерды зафиксировано в обоих главных районах нагорной Ингушии — Мецхальском (Эльмурза Хоутиев) и Хамхинском (сел: Одзик). В приведенном тексте молитвы обращение к Ерды перебивается несколько раз обращениями к Деалы, вследствие чего трудно судить о характере Ерды как такового. Судя по приурочиванию праздника к одному из «ветряных понедельников», надо думать, что Ерды был божеством ветра; он же, видимо, являлся стремительным духом войны.
Неясность значения фигуры Ерды — характерный пример упадочного состояния старых религиозных верований (1921 г.).

Культ деалы

Почти во всех приводимых нами молитвенных обращениях к различным ингушским патронам и другим обожествлениям употребляется имя не только того, кому молятся, но и особое имя Деалы. Это с одной стороны нарицательное имя бога вообще, с другой — «главный» бог ингушского пантеона.
В Хамхинском обществе, в районе родовых поселков Лейми, на необитаемой возвышенности имеется эльгыц Хоухыр-Деалты. «Хоухыр» — название горы, «Деалты» — «бога место». Нам рассказывали, что эльгыц был построен Хамхинским обществом 9 поколений тому назад, т. е. возможно, что в начале XVII в. Ежегодно здесь устраивались моления. Постройка (приблизительно разм. 8×3 ½ метра) — обычное сооружение в виде каменного домика со ступенчатой крышей. Вход с юга. В восточной части храма имеется подобие алтаря христианской церкви с изображением креста. Выложенные камнями кресты имеются и на внешних стенах. До построения этого храма святилище Деалы было в двухстах шагах восточнее, а еще раньше на верху Скалистых гор. Перенесение святилища, как всегда в подобных случаях, объясняется пророческим сновидением жреца.
В образе Деалы не следует видеть какого-то высшего бога, строго отделенного от подчиненных ему патронов — «ццу», «ердов» и др. И сам Деалы (может быть, в прошлом одно из местных обожествлений), и эти, подчас более реальные, чем он, «подчиненные» боги, выросшие в атмосфере родовой идеологии и на основе особенностей хозяйства, являются во многих своих чертах выражением одушевления производительных сил природы и главным образом небесного огня-солнца, грома и молнии.

Ветер, вода, огонь

В заключение мы приведем еще несколько фактов из области одушевления сил природы.
«Дарзда-нянильк» — буквально «мать вьюг». Живет в снежных горах, сидит на Казбеке у костра, очертив вершину запретным кругом и сбрасывая вниз завалы камней и снега. В честь ее был в Девдоракском ущелье жертвенник, где летом устраивался праздник с жертвами, пеньем и плясками.
Мать ветров — поднимает бурю и разметывает имущество. Ей в рабочую пору покоса и жатвы посвящались понедельники. В эти дни (в месяц Эттинг-бут) прекращали работу, думая, что, в противном случае, ветер разнесет хлеб или сено.
В преданиях упоминается еще о «звезде ветров», которую некий человек скрывал в железном сундуке и которая все-таки вырвалась и улетела. Близ селения Лейми Хамхинского общества, среди других развалин необитаемого урочища, мне показывали башню «звезды ветров», где она была пленницей.
«Хы-нана» — мать воды — предупреждает людей о предстоящих бедствиях с плачем и пеньем печальных песен. Рассказывают, что за несколько месяцев до занятия русскими одного селения в 1851 г., обществу явилась скорбная Хы-нана и предсказала жителям несчастие.
В связи с Хы-нана мы можем отметить у ингушей обряд бросания в реку жертвенной пищи. Про этот обряд Эльмурза Хоутиев рассказывает так: «за неделю перед Сиели (т.е. перед праздником в честь Сиели, который справлялся в начале лета), женщины, бывало, ходили на воду (на речку). Приготовив кашу и бросая ее в воду, просили от бога изобилия». Каша была пшеничная или кукурузная. Кроме каши приносили молоко и масло. Бросив жертвенную часть в реку и произнеся молитву, собравшиеся женщины и девушки угощались и шли домой.
Мать солнца — ее зовут Азой. Во время равноденствий, два раза в году, солнце гостит у своей матери — зимой трое суток, а летом три недели.
Мать луны — по имени Кинч.
Огонь. Отражение почитания огня, как силы природы, можно подметить в обычае при молениях кидать в пламя жертвенную долю. Эльмурза Хоутиев свидетельствует: «Во время молений в огонь, бывало, бросали масло и соль».

Автор: Е. Шиллинг