Похороны

Подробных данных о похоронах и поминальных обрядах, связанных с погребением в «кашах», мы не имеем. Сведения же, относящиеся к более поздним временам, когда в Ингушии уже стали хоронить по мусульманскому обряду (не в «солнечных могилах», а в земле) можно найти в литературных источниках.
При похоронах возле могилы ставили араку и клали три лепешки, чтобы покойник по дороге на тот свет не нуждался в пище. Затем к могиле подводили оседланного коня, узду которого давали в руки покойнику. Далее, — коня трижды обводили вокруг могилы, отрезали у него правое ухо и бросали в могилу. По свидетельству А. Шегрена (газета «Кавказ», 1896 г., №№ 27-30), в 60-х годах ХVIII в. то же самое делали и с женой умершего. Оба факта — пережитки когда-то существовавшего обычая погребать с умершим и жену и коня.

Поминки

После похорон устраивались поминки. На поминки стекалось но нескольку сот человек. Первые поминки похоронные (на другой день после похорон). Все съеденное и выпитое на них «идет в пользу покойника» и потому, как говорили ингуши, «не насыщает поминающих». Вторые поминки «постельные», — устраивающиеся для того, чтобы покойник мог на том свете встать с постели. Во время этих поминок устраивались в честь умершего игры-скачки, стрельба в цель и джигитовка. Родственники умершего выбирали у желающих участвовать в скачках четырех лучших коней. После этого всадники отправлялись в дальнее селение, имея в руках ветвистые палки, обвешанные яблоками и орехами. Приехав в селение, они одну палку дарили хозяину дома, где останавливались на ночлег, а остальные — почетным старикам. На следующее утро состязавшиеся должны были скакать к месту поминок. Призом «победителю» был комплект мужской одежды, сделанной за счет родственников умершего.
По окончании скачек состязались в стрельбе (приз — козленок), затем следовало угощенье, на котором чем больше было пьяных, тем большая честь оказывалась умершему, и наконец устраивали обряд посвящения умершим четырех скакавших лошадей. Старик, искусный в совершении этого обряда, брал в одну руку сосуд с пивом, а в другую — три лепешки и кусок баранины. К нему подводили лошадь, взявшую первый приз. Он поил ее пивом, вручал владельцу лошади лепешки и баранину и объявлял, что лошадь посвящается с согласия владельца покойнику, который может ездить на ней на том свете куда угодно. Остальные три лошади «посвящались» таким же образом предкам покойника по выбору его родственников. Конец «постельных» поминок — джигитовка, во время которой у всадников опять фигурируют в руках ветви, украшенные фруктами и орехами.
Через два года после «постельных» поминок делались «большие» поминки, обходившиеся еще дороже, и наконец через три года следовали поминки, устраивавшиеся вдовой и знаменовавшие окончание траура. Вдова выходила замуж (чаще всего за брата или родственника умершего). По смерти однако, ее хоронили рядом с первым мужем, так как считалось, что она принадлежит ему и на том свете.
Примечателен еще обряд «марс-порр», т. е. жатвенный ужин, происходивший после окончания жатвы. Во время «марс-порр» умершим родственникам делалась «передача» (т. н. хето), т. е. «пересылалось» угощенье и произносилась при этом молитва: дай бог, чтобы у них (т. е. у умерших) урожай был хороший. От того, что мы передаем, пусть будет им польза, чтобы их присяжные братья, молочные братья и родственники «найденные через скот» (т. е. через калым) скоро явились к ним. И пусть они пируют с нашими покойниками… и т. д.
По верованиям ингушей, преисподней ведало особое божество Деалы-Эштр. Ему поклонялись и приносили жертвы, чтобы заручиться благоволением этого божества в земной жизни и загробном существовании. Смерть и агония человека зависели от воли Эштра. Подземное царство Эштра было устроено по образцу жизни на этом свете: покойники жили отдельными родами.

Присяга у фамильных могил

При решении некоторых вопросов, затрагивавших родовые интересы, одним из важных факторов была присяга (дуу). Сюда относились дела о подозрении в воровстве, ранении или убийстве, а также споры об уплате долгов. Смысл «присяги» заключался в уверенности, что совершение известных обрядовых действий, связанных с культом предков, приобретало крепчайшую доказательную силу, вследствие чего подозреваемый совершенно очищался от вины.
Мы приведем два вида таких присяг:
а) Присяга у фамильного «каша». Пострадавший, предварительно зарезав барана и угостив обвиняемого и его родственников, шел с ними к своему фамильному «кашу». Здесь обвиняемый брал на спину «доа» (корзинку для корма скота), клал в нее лопатку, кирку, топор, гребень для расчески шерсти, бурдюк с водой и три камня и трижды обходил с этой ношей вокруг «каша». В это время пострадавший произносил следующие слова: «Если ты пришел чистым, да оставит бог тебя впредь на свободе. Если ты пришел запятнанным, да пойдет на дурное дело твой умерший (предок) раньше моего умершего (предка). Все дурные дела, сделанные моим умершим, да зачтутся (в вину) твоему умершему. Да сидит мой умерший на твоем умершем. Если ты пришел чистым, скорей получай свободу» (записано в 1921 г.). Очень интересно заклинание, относящееся к тому же обряду, приводимое более ранним исследователем Б. Далгатом (1893 г.) («Терский сборник», вып. III, кн. 2, Владикавказ, 1893 г.): «Да будете вы, солнце, луна и такой-то (имя почетнейшего члена фамилии из живых) на этом свете и такой-то (имя наиболее уважаемого из мертвых) на том свете свидетелями, что ты приносишь мне присягу в незнании о случившейся у меня кражи. Если же ты совершил кражу и принимаешь ложную присягу, то да перенесутся на наших родственников, покоящихся в этом каше, все те поминки, какие ты и твои предки делали для своих покойников. Пусть твои предки сделаются подчиненными моих предков, да будешь ты сам вечным прислужником мне и нашим покойникам. Но если ты невиновен, то пусть бог тебя простит».
б) Присяга с собакой. Замужняя женщина (жена, мать, сестра или тетка подозреваемого) шла к фамильной могиле пострадавшего и вела за собой на веревке домашнего пса (кобеля).
Здесь сам пострадавший закалывал пса и при этом произносил такое заклинание: «Эта собака да будет под мышкой у твоего умершего (предка), когда он ляжет. Да будет он держать ее на руках, когда сядет. Да будет она с ним, когда он сядет за стол принимать пищу. Если ты пришла чистая, то впредь да останешься свободной» (записано в 1921 г.). Запись аналогичного заклинания Б. Далгата (1893 г.) гласит следующее: «Если твой муж (или сын) виновен в том, в чем я его подозреваю (убил или украл), а ты, зная это, скрываешь, то пусть эта собака будет пищей для ваших покойников». Писатель конца ХVIII в. Потоцкий сообщает, что при взыскании долга у ингушей было принято обращаться к должнику с угрозой: «Такой-то из твоего рода должен мне столько-то. Позаботься о том, чтобы долг был уплачен. В противном случае я убью над мертвыми твоего рода собаку, которую привел с собой». Если же ответчик отрицал наличие долга, то истинность этого утверждения он должен был доказать особым обрядом: на каком-либо почитаемом урочище клали смесь собачьего кала и костей и ответчик произносил присягу — «Если я говорю неправду, то да понесут мои предки на своих плечах покойников истца»…
Мы видим, что во всех приведенных примерах умершие предки играют, так сказать, пассивную роль. Они фигурируют, как свидетели присяги; в случае ложной клятвы одни из них терпят ущерб, а другие, наоборот, приобретают выгоды (теряют сделанные в их пользу поминки, которые зачитываются покойникам чужеродцам, подпадают под власть чужеродцев, отвечают за их грехи, получают в пищу и в спутники собаку).
Страх перед присягами и та безусловная сила доказательности, которую они имели, показывают, что в круг «фамильных» интересов включалась и среда умерших сородичей и что в случае сокрытия под ложной присягой вины в причиненном вреде, пострадавшая фамилия, по мнению ингушей, должна была получить соответствующую компенсацию от виновной фамилии на том свете.

Память об умерших предках и их почитание

В честь умерших ингуши сооружали особые памятники (т. н. чурты и сиелинги), ставившиеся на урочищах, скалах, источниках, дорогах и т. п.
Чурт — большей частью четырехгранный столб с нишей, построенный из камней.

Ниша находится на одной из широких сторон «чурта» и предназначена как пристанище от ветра и дождя для души умершего. В нее ставились также свечи, считавшиеся «пищей для души». «Чурт» прославлял память предка, служил по отношению к нему известным знаком почтения и преклонения и в то же время как бы доказывал «доброкачественность» фамилии, к которой принадлежал этот предок.
Следующая категория памятников («сиелинг») дает более развитые формы культа предков, связанные также с почитанием молнии (см. ниже). «Сиелинг» небольшая б. ч. глухая каменная постройка (сплошная кладка без внутреннего помещения), имеющая вид домика с двухскатной ступенчатой крышей, сделанной из рядов камней, чередующихся с шиферными пластинками. Фасад снабжен нишами. По внешнему виду «сиелинг» очень напоминает, «солнечный могильник» (каш) малых размеров.
«Сиелинги» являются родовой собственностью. Род имевший «сиелинг», чтил его, как святыню, и справлял перед ним праздники. Таков, например, Оушы-сиелинг в Хамхинском обществе близ селений Эгикал и Тергим.

Принадлежит он до сих пор существующей фамилии Оушевых, возводящей свою родословную от Эги, основателя селения Эгикал. В день годового праздника к «сиелингу» собираются люди, ставят в ниши зажженные восковые свечи и делают моление; молитвы читает фамильный жрец. Молятся о благополучии. После моления расходятся по домам и пируют.

О патронах и святых местах вообще

В культах многочисленных ингушских божеств хорошо отражаются черты родового строя, его пережитки и зачатки феодализма.
Ингуши верили, что у отдельных фамилий, селений и обществ (т. е. групп селений) были особые патроны-покровители, — божественные существа или святые. Их название по-ингушски «ццу» или «ерды». Некоторые из этих божеств приобрели общеингушское значение и одинаково почитались всеми ингушами, другие же (и таких большинство) — были патронами чисто местными, фамильными или родовыми.
Общественные места почитания божеств — это, обычно, урочища на возвышенных местах (что, впрочем, не обязательно), иногда близ селения, иногда в значительном от него расстоянии.
Центром почитания является «эльгыц» — храм или святилище — небольшая постройка с внутренним помещением, часто обнесенная оградой.
Среди почитаемых урочищ есть и рощи, так — в разных местах Ингушии мы можем указать заповедные и священные рощи (например, в районах селений Фуртоуг, Хули, Хайрах).
В священную рощу запрещалось входить или пускать в нее скотину; в ней нельзя было рубить деревьев. При необходимости, на то или другое давал особое разрешение жрец.
Почитание рощ и деревьев выражалось в целом ряде культовых действий: выбирали большие деревья, под ними ставили жертвенники, на ветви вешали приношения — рога оленей, туров, тряпочки и лоскутки и др., устраивали празднества, так называемые Хырх-ерды.
Здесь же попутно укажем, что целый ряд предметов, употреблявшихся в культах, был связан в разных формах с фактом почитания рощ или деревьев вообще.
Четырехгранное древко священной хоругви «бейрах», фигурировавшей почти на всех больших празднествах, было обычно сделано из жерди, вырубленной в заповедной роще. Жрец, носивший, большей частью, свой сан пожизненно, каждое годовое празднование должен был отмечать нарезкой на одной и той же грани древка. После смерти жреца, его преемник делал такие же нарезки на второй грани и т. д. Древко, пережившее четырех жрецов, и, следовательно, имевшее нарезки со «всех четырех сторон, подлежало замене новым. Оно или засовывалось за потолочные балки эльгыца, как ненужный уже, но все-таки священный, предмет, или сжигалось, если период бытования его был несчастливый (болезни, засуха, плохой урожай и т. д.). Жердь для нового древка вырубалась, по поручению жреца, в заповедной роще холостым парнем целомудренного поведения. Он должен был молча идти в лес, молча и одним ударом топора повалить деревцо я молча же вернуться и передать жердь жрецу.
В поминальных обрядах, как мы указывали, на скачках употреблялись ветвистые палки, украшенные орехами и яблоками. В культе Маги-ерды (см. ниже) есть обряд метания стариками липовых посохов.
К следам почитания деревьев может быть отнесен и обычай рвать накануне праздника Ноджой ветки шиповника и втыкать их в жилых помещениях и хлевах.
Примеры почитаемых урочищ-камней в Ингушии немногочисленны.
В Хамхинском районе, выше селения Тори, на склоне горы, славился большой камень, прикрывавший выемку, вроде пещеры. Здесь справлялся местный годовой праздник. Святыней клялись жители ближних селений Тори, Берхина и Эгикала. Камень имел посередине небольшую ямку. Бездетные женщины прикасались к камню обнаженным телом (животом), приписывая ему силу (исцеление от бесплодия), аналогичную той, которой был известен фаллический памятник «кобыл-кэры» близ храма богини Тушоли (об этом ниже).
В рассказе о происхождении слезы на лице Тушоли, (см. ниже), которую якобы изнасиловал какой-то ерды, иногда называется имя насильника — Харыд-ерды, — т. е. Скала-ерды, что свидетельствует м. б. о почитании соответствующего урочища. Других примеров мы привести сейчас не можем.

Фамильные патроны (покровители отдельных селений)

Часто почитаемый патрон объединяет целое селение, а селение почти всегда состоит из группы родственных фамилий. В этом случае мы встречаемся уже с праздниками целых селений. Таковы годовые праздники селений Тори, Хайрах (Хамхинского общества), Нелх (Цоринского общества) и мн. др. Патрон, почитание которого укрепилось, имеет обычно свое местное святилище «эльгыц».
«Эльгыц» по внешнему виду похож и на «сиелинг», и на двускатный «каш». Это каменный домик со ступенчатой крышей о двух скатах. Через округлую арку входного отверстия вы попадаете в темное и тесное помещение, иногда разделенное арками на несколько частей. На внутренних стенах в разных местах закопченные ниши со следами зажигавшихся восковых свечей, на полу деревянные бокалы, ковши, корыта и прочая утварь, употребительная при мольбищах.
В качестве примера укажем на «эльгыц» в сел. Ког Хамхинского общества т. н. Ког-ерды, т. е. когский патрон. Этот эльгыц был родовым храмом Леймоевых (Лейми). Фамилия существует до сих пор и живет в двух соседних поселках.

Леймоевы собирались в свой эльгыц по воскресеньям. Эльгыц фигурировал у них при клятвах и в обрядах присяги. В процессе распадения родовой идеологии леймоевский храм постепенно потерял свою «родовую» сущность. Шесть поколений тому назад сюда, по приговору местных жителей, был переселен из с. Эгикала некто Куонгельк из фамилии Оушы, той самой фамилии, про «сиелинг» которой мы говорили выше. В обязанности Куонгелька входило — охранять храм и вечером, накануне праздника, объявлять окрестному населению о необходимости прекращения работы. Должность эта была наследственная. Мало-помалу Оушевы сделались жрецами, Леймоевский фамильный патрон был забыт, и в когском храме, приблизительно в середине XIX в., сосредоточилось почитание другого «ццу» (Тушоли), имевшего общеингушское значение.
Другой интересный пример находим у Б. Далгата: «жители сел. Тумгой Хамхинского общества праздновали ежегодно три ночи и три дня празднество в честь местного патрона Тумга-ерда, имеющего также свой эльгыц с каменной оградой, возле которого находятся два каменных памятника, поставленных предками тумгинцев». Аналогичных фактов можно было бы еще привести много.