Религиозность, обычаи

Во всех обрядах главную роль у бурят играет лама, а в его священнодействии, — монгольские, то есть собственно говоря тибетские книги. Он с подобающей важностью всегда открывает эти священные книги и по ним отыскивает указания, когда должен, например, совершиться, брак, когда крещение, когда похороны; и за это после каждого обряда лама получает для кумирни, то есть для своей церкви, приношение в виде быка, барана или кирпичного чая, смотря по достатку дающего и по важности и пышности того обряда, который совершается. Так бывает, что при похоронах, если богатый бурят поскупится, то священная книга начинает показывать отдаленный срок погребения; и мертвец разлагается, распространяет в юрте сильное зловоние, а лама все перелистывает книги, пока скупой бурят не раскошелится.

На месте, выбранном для погребения, собираются ламы, которых у бурят очень много, и, разостлав на земле войлок, кладут на него черную баранью шкуру, а на черную белую, и тогда уже начинается поклонение богам и чтение священных книг. Вырывши яму, они опускают в могилу гроб, ставят в могилу со всех четырех сторон стеклянные стаканчики с серебром и золотом, как выкуп за землю, а, засыпав могилу и сделав над ней насыпь, ставят вокруг насыпи жерди и обтягивают их веревками с навешанными разноцветными тряпками и бумажками, на которых написаны молитвы и которые, колыхаясь от ветра, будут, по понятиям бурят, заменять умершему молитвы. Но и живые прибегают к такому же чтению молитв, и, молясь перед своими бурханами, или идолами, со сложенными и поднятыми ко лбу ладонями, они, если не приговаривают какие-либо слова, то подергивают веревочку, которая прикреплена к вращающемуся столбику, исписанному разными молитвами и находящемуся за юртой. Сколько раз повернется этот столбик, столько раз и число молитв, уписанное на нем, зачтется буряту за его грехи.
Выпьет бурят чашку арака, и, дернув несколько раз веревочку, спокойно завалится спать, — это значит, что он помолился. Сидя за работой, или лежа с трубкой на кошме, он дергает веревочку и думает также, что за эти вращающиеся молитвы ему простятся разные прегрешения. Перед бурханами же, которые стоят в юрте и расставлены на красненьком шкафчике с уступами в виде лестницы, занимая самое видное место, непременно на север, расставлены также, как приношения, медные чашечки с пшеном, мукой, маслом, лежат свечи и тут же у достаточных бурят имеется и колокол фунтов в шесть или семь, и медные тазы — тимпаны, в которые они бьют во время совершения богослужения.
Их религия называемая ламаистской, составляет отрасль буддийской, и ее надо считать главенствующей, и она, явившись из Тибета или из Монголии, стала вытеснять у бурят шаманскую, исповедуемую почти всеми инородцами Сибири и коренящуюся еще и до сих пор среди бурят, живущих ближе к Байкалу и к тайге.
Христианство развивается между ними медленно, и, хотя русских священников или миссионеров, проповедующих между ними христианство, они слушают внимательно, входят в нашу церковь с благоговением, становятся обыкновенно робко возле стен, вслушиваются в пение, всматриваются с любопытством во все обряды, стоят безмолвно, ставят к образам свечи, и особенно чтут, как и все русские инородцы, Св. Николая, называя его — белый престарелый бог, но на увещания миссионеров, или священников — окреститься, они отнекиваются под разными предлогами. Они говорят, например: «Вера уж хороша, больно хороша, чудная вера! но холодна теперь больно погода; вот уж лето подойдет, тепло будет, тогда уж можно креститься»… А лето подойдет, и они заявляют: «Теперь тепло уж, больно тепло, можно креститься… только вот ребяты наши все по полям… кто скот пасет… кто чево… вот уж осенью все соберутся, тогда и креститься хорошо будет»… А зачастую бедных бурят при крещении и одаривают. Оденут бурята, обуют, сладко накормят, и он расскажет в своем улусе, о хорошей русской вере, а через несколько времени снова явится, но уже под другим именем, заявляя опять-таки о желании перейти христианство, но и крещеный он втайне все-таки предан либо шаманству, либо ламаизму, хотя теперь истина берет свое и христианство распространяется заметно.

Ламаизм, — это главенствующая пока их религия и у бурят, как мы уже и заметили, множество лам, так как в каждой бурятской семье один из сыновей непременно назначается в ламы, ламы же и устраняют всякую другую религию, так как от своей они пользуются значительными доходами. В ламы посвящаются с детства; и это назначение опять-таки открывается через те же священные тибетские книги, где будто бы значится, быть ли ребенку ламой, или нет. Если быть, то будущий лама отдается в учение и учится тибетскому языку и медицине. Тибетские священные книги, хотя переведены на монгольский язык, на котором и говорят буряты, но они читают тибетские книги, ничего в них не понимая; медицину же они знают практически, передавая рецепты трав и лекарств из рода в род, но тем не менее лечат буряты в большинстве случаев с большим успехом. В Петербурге был один бурят, окончивший, впрочем, медицинскую академию, который пользовался благодаря тибетским травам, и тибетской народной медицине, большой славой.
Буряты веруют в божество свое — Будду, который и дал им, как и Христос Евангелие, их священные книги, но тут же они признают также еще и живого бога Хутухту, который живет в одном монгольском городе Урге, находящемся в трехстах верстах от нашего пограничного с Китаем города Кяхты. Этот город Урга, в народе так и называется ламский город, так как при Хутухте находится до десяти тысяч лам. Каждый лама и почти каждый богатый бурят считают своею обязанностью, хоть раз в жизни, поклонится живому богу — Хутухте. Поклонение это совершается таким образом. Отправляется бурят в Ургу и несет с собой, по силе возможности, соболей, серебро, иногда и золото, а придет в Ургу, и услужливые ламы не откажут ему в принятии жертв и позволят полежать, растянувшись на земле перед входом во дворец живого бога. При этом, конечно, он наслушается от лам о тысяче чудес, которые творит живой бог; и иной богатый слушатель только и знает, что развязывает свой кошель да дает ламам деньги. Полежит поклонник минуты две, три перед дворцом, пошепчет молитвы, выскажет свои задушевные просьбы и отправляется в обратный путь, исполнив свой религиозный обет. Видеть Хутухту никогда никто не может, кроме приближенных старших лам. Он живет во дворце с детства и откармливается на убой до 18-20 летнего возраста. К этому времени по учению лам, душа его переселяется в душу какого-нибудь дитяти из благочестивого семейства в Тибете, а тело улетает на небо. Когда наступает подобный торжественный день, ламы с разными церемониями отправляются в Тибет, отыскивают там какое-нибудь богатое семейство, и объявляют ему, что Хутухта, как видно из священных тибетских книг, переселился в душу их сына. Семейство, конечно, жертвует ламам богатые дары, а маленькое божество с почестями перевозится в Ургу, и тут также откармливается и также по прошествии известного числа лет это толстое божество исчезает.
Тучность лам пользуется у бурят большим уважением, и начальник всех бурятских лам, так называемый Хамбо-лама, умерший в 1261 г. доходил, например, по весу до десяти пудов. Этих Хамбо-лам три: один у бурят, один у астраханских калмыков и один в Тибете у монголов. Русское правительство поставило для бурят своего верховного ламу, чтобы таким образом уничтожить влияние тибетского, и поставило при том буддийские храмы или монастыри и кумирни, или церкви. Буряты очень уважают своих лам, и, когда лама посещает какую юрту, то в той юрте происходит чуть не праздник; ему приносят все в дар и его всем, что есть лучшего, угощают. Богослужения бывают у них несколько раз в году, но праздники редко, и справляются с большим торжеством.
В праздничный день к кумирне, или к храму-монастырю, который называется у них дацаном, со всех окрестных улусов собираются буряты. Они тянутся к дацану по всем направлениям, — кто верхом, кто пешком, иные же в таратайках, и благочестиво, тихо входят в храм, где на особо устроенном в виде лестницы возвышении, расставлены разные идолы и выше всех, стоящий (в то время, как у калмыков сидящий) Будда с чашечкой в руке.
На отдельных высоких сиденьях, с широким между ними проходом по середине, сидят, поджав под себя ноги, шесть или десять толстых лам в парчовых мантиях с остроконечными клобуками на бритых головах и с книгами в руках. Они резкими и сильными голосами читают по книгам молитвы, точно также поют их и в сослужении при этом участвует хор музыкантов, которые играют на разных инструментах: бубнах, тимпанах или тазах, а также и на струнных, но главным образом на больших трубах-коровах, которые доходят иной раз до нескольких сажен длины. Этот хор для непривычного уха, конечно, ужасен, но посторонний человек невольно обратит внимание на сосредоточенные религиозные лица бурят, сидящих в молитвенных позах и на бесстрастные лица не двигающихся, точно окаменелых лам.

Служба продолжается недолго, она состоит из нескольких молитв, и после этой службы или молебна, все отправляются на какую-либо ближайшую площадь, где начинается и самое празднество.
В празднестве первую роль играет бег, затем борьба силачей, а в общем пиршество и повальное пьянство. Открывают празднество ламы. Они в желтых и красных кафтанах усаживаются в ряд по чинам на самом почетном месте (с книжками за пазухой), за ними то рядами, то кучками у разведенных костров устраиваются и буряты, и некоторые хлопочут в стороне, разрезая на мелкие куски вареную баранину и раскладывая ее на дощечки, некоторые варят чай в котлах и с первого же шага начинают подчевать лам, а ламы только благословляют своими книжками подходящих к ним с поклонами.
Все ждут бега. Внимание всех обращено в ту сторону, откуда должны бежать лошади. И, мало-помалу, общее чинное молчание нарушается: из дальних рядов потянуло уже дымком из трубочек, почувствовался запах араки (водки), зазвучали отрывистые речи, нетерпеливые взбираются на возвышения, и, вот, послышался отдаленный топот и крики. Все поднялись на ноги, одни ламы сохраняют на своих расплывшихся жирных лицах глубокомысленное выражение, — они не двигаются и как бы едва смотрят на мчащихся издали лошадей. А лошади с разноцветными лентами, заплетенными в гривы и с султанами на лбу, мчатся во весь опор; наездники же мальчики дико, неистово кричат и немилосердно хлещут их кнутами. Все, как бы с трепетом сердца, глядят за тем, -какая лошадь придет первая, а ламы все также, как истуканы, не двигаются, и, когда подводят к старшему ламе лошадь, прибежавшую раньше других, он медленно с достоинством поднимается, читает коню похвальную речь и прикладывает к его лбу свою священную книгу. Коня после этого ставят отдельно в сторону, а остальных, как недостойных, отводят на задний план.
За бегом приготовляются к борьбе.
Два бурята уже разделись. Они стоят голые в одних штанах, и засучившись выше колен, натирают руки песком. Другие буряты, взявши борцов под руки, ведут их к старшему ламе, борцы кланяются ему, а он, читая над ними молитву, стучит каждого по голове, также как и коня, священной книгой. Тогда борцов отводят на середину площадки; и, тут, потоптавшись на одном месте, они начинают придвигаться друг к другу, быстро наклоняясь к земле, и на ходу, схватывая песок, натирают им руки, а потом вдруг разом бросаются один на другого. Завязывается борьба, при которой они как бы сперва пробуют силу друг друга, то останавливаясь, то налетая один на одного, то напрягаясь, то сдерживаясь, а затем, сцепившись сильнее, тяжело дыша и пыхтя, они сваливаются оба на землю, где и продолжается точно та же борьба, пока кто-нибудь не одолеет и пока победитель, с пеной у рта и с налитыми кровью глазами, не взберется на побежденного и не начнет его зверски всеми силами давить. Тогда победителя стаскивают с его жертвы, и побежденный, едва поднявшись, скрывается в толпе, а победителя подводят к ламе, который опять-таки стукнет его священной книгой по голове.
Но этим дело не кончается. Отдохнувши немного, победителя снова подводят к ламе и снова, получивши колотушку, он выступает на середину арены, выжидая соперника. Таковой, конечно, является, и с ним происходит тоже, а там, пожалуй, с новым соперником еще та же история, и толпа шумит, галдит, — спорят, ругаются, хвалят, осуждают и борьба длится иной раз долго. Но арака тоже берет свое: наступают танцы, где кружатся на месте, с припевом — эхор, эхор!.. или однообразно бегают, смешно поднимая то ту, то другую ногу; и тут же бренчат самодельные балалайки, раздается громко отрывистая песня. Все сливается в один общий разгул, и все бесконечно наедается, напивается; поглощается по обыкновению множество баранины, мяса, а еще более кирпичного чая и араки. Только поздно уже ночью расходятся и разъезжаются по домам, по улусам; и там вечные работницы престарелые жены распрягают, расседлывают лошадей, быков, укладывают ребятишек и пьяных мужей, сразу заваливающихся в юртах на постели, или прямо на грязные полы и кошмы рядом с сундуками, а иногда и с блеющим теленком или ягненком. Утром жена давно уже работает, а бурят как водится, пододвинется к очагу, над которым на треножнике варится в котелке для него кирпичный чай; засопит он первым носогрейкой, а там натянется вдоволь чаем, проглотит с похмелья чашечку араки, а затем еще посмотрит на седла, на сбрую, висящие по стенам, отдаст жене, что нужно, починить, а там поклонится бурханам или идолам и задергает по привычке веревочку с молитвами. Правда, он потом поработает также и в поле, наведается и в табун, чтобы загнать в одно место скот, который разбрелся по сторонам; он съездит и по делам к тайше (прежние князьки), и к шуленге (старшине) и, наконец, если понадобится, то и в их бурятскую степную думу, в которой, под председательством тайши, заседают все старшины и где решаются по бурятским законам и обычаям бурятские дела, кроме возмущения, буйства, убийства и деланья фальшивой монеты, что уже судится в общих русских присутственных местах.