Шаманство

Шаман и его духи-покровители

«Якуты веруют в то, что избранные люди, шаманы, могут оказывать влияние на деятельность злых духов и гениев, — на первых, в смысле парализования их злой воли, на вторых, в смысле усиления их доброй деятельности. В этом и состоит все значение шаманства». (Виташевский, Зап. ВСОРГО, II, в. 2, с. 36).
«Шаманы бывают мужчины и женщины… Якут прибегает к шаману за пособием во многих случаях. Страдает ли кто продолжительной болезнью, мучится ли у кого жена родами, падает ли безвременно скот, — здесь шаман единственный отвратитель бедствий. Якуты думают, что несчастие насылает на них какой-нибудь дух, которого оскорбил хозяин, а потому нужно умилостивить его принесением жертвы: посредник в важном этом деле шаман». (Щукин, Якуты, с. 21).
«Шаман служит посредником между злым духом и человеком. Он старается задобрить духа подарками и надуть его; например: шаман рассказывает злому духу, что у больного ни скота, ни казны нет, и он — больной круглый сирота, пользуется из земного богатства только клочком земли, которую ныне он из уважения к нему — духу принужден отдать в залог и достать у добрых людей требуемых лучших подарков на выкуп своей похищенной духом души (кут)». (Попов, в Изв. ВСОРГО, Т. 17, № 1-2, с. 123-4).
«Шаманский волшебный дар не наследственный, хотя понятие о некотором кровном родстве между шаманами одной и той же местности замечается в том поверии, что «в роду, где раз объявился шаман, он уже не переводится; его эмэгять (дух покровитель) после смерти последнего старается преимущественно поселиться в кого-либо, принадлежащего к ага-уса (роду) покойника…».
По представлениям якутов «эмэгять — дух-покровитель — существо совершенно особое; это по большей части, душа жившего некогда на земле шамана. В исключительных случаях — кто-либо из небожителей, но всегда второстепенных… «Шаман видит и слышит только посредством своего эмэгять», поучал меня Тюсьпют, «я вижу и слышу через три наслега, а есть такие, которые видят и слышат гораздо дальше». (Серошевский, с. 626-27).

Посвящение шамана

«Посвящение в шаманы совершается публично: шаман возводит посвящаемого на высокую гору, или выводит на открытое поле, одевает его в куму (шаманский костюм), вручает ему талину, увешанную конским волосом; ставит по правую его сторону 9 юношей, а по левую 9 девиц; сам становится позади посвящаемого, произносит вслух шаманское заклинание, которое посвящаемый обязан повторять за ним.
«…Буду чтить демонов, живущих на вершинах высоких гор, и клянусь служить им телом и душой. Буду почитать, поклоняться и служить верховнейшему, сильнейшему из них, демону над демонами, повелителю трех родов демонов, живущих на вершинах гор, именуемому шаманами Состуганах Улу-Тоен (грозному, гордому), его старшему сыну Уйгул-Тоен (сумасшедшему), его жене Уйгул-Хотун (сумасшедшей), его меньшему сыну Кякя-Чуран-Тоен (звонкоговорящему), жене его Кякя-Чуран-Хотун и их многочисленной семье и служителям, через которых посылают на людей болезни, припадки, ломоту костей, судорогу в ногах».
Дальше шаман подробно перечисляет различные божества, называя их по именам, и обещая от имени посвящаемого повиновение им и помощь людям в причиняемых этими божествами болезнях и несчастиях. (Приклонский, Жив. Ст., в. IV, 1891, с.с 50-2).

Ранги шаманов

«Сообразно силе своих эмэгять шаманы подразделяются на:
а) Последние, кенники оюн… (нечто вроде древнерусских юродивых), обладающие (по мнению якутов) способностью толковать и видеть вещие сны, ворожить, лечить более легкие болезни, прогонять мелких, пакостливых чертей; они лишены эмэгять и не могут справлять больших шаманств с барабанным боем, заклинаниями и принесением жертв.
б) Средние шаманы, орто-оюн — это обыкновенные чародеи, якобы, обладающие волшебной силой в разной степени, сообразно своему таланту и силе своих эмэгять. Наконец:
в) Великие шаманы, покровительствующий дух которых ниспослан самим Улу-тоёном, улахань оюн, эмэгятьтях улугоёр Улу-тоёнтон онгорулах — это, якобы, могучие чародеи; таких шаманов, мне говорили, может быть одновременно только четыре во всей якутской земле, сообразно числу четырех впервые образовавшихся якутских улусов: один в Вилюйском улусе, один в Намском, один в Татинском (Батурусском), один в Борогонском. В каждом из этих улусов есть особые роды, отмеченные волшебной силой, среди которых время от времени появляется «великий шаман». В Намском улусе таким великим шаманом считался умерший недавно старик Федор, по прозвищу Мыччыла, Хатынгаринского наслега, рода Арчинга. В последние годы жизни он, после смерти жены, всеми покинутый жил одиноко вместе с такой же старой, дряхлой и волшебной, как и он сам, собакой: он никогда ничем не занимался, ничего не делал и, хотя жил не богато, но всего у него было вдоволь, а ел он и пил лучше богатого, хотя «не держал вовсе скота, все ему доставляли духи; достаточно ему было о чем-либо подумать и сейчас же все являлось перед ним из воздуха». (Серошевский, сс. 627-9).
«По рассказам вилюйских якутов в старину у них был один главный шаман, называвшийся улахан оюн (большой шаман) и множество второстепенных. Последние находились в полной зависимости от первого, игравшего в диком быту инородцев громадную роль. К сожалению предание не разъясняет, за какие заслуги и при каких обрядах совершалось возведение на степень главного шамана и в каких отношениях он находился к второстепенным шаманам». (Маак, ч. 3, с. 117).

Черные и белые шаманы

«Шаман по-якутски Оюн. Они делятся на шаманов дьявольских (абасы оюна) и шаманов добрых или божеских (аи оюна). Первые могут делать добро и зло, но исключительно посредством чертей, или получертей, а последние кроме добра ничего не делают, да и не могут сделать. Первые поют возможно диким голосом, кривляются, бьют в бубен, одеваются в известный наряд, а последние просто говорят заклинания, которые состоят из просьб у Аи Тойона и благословений». (Горохов, Материалы, с. 38-9).
«В древние времена, говорят, бывали черные и белые шаманы. Душа черного шамана, похищенного у родителей, воспитывалась злым духом какого-нибудь племени, под покровительством которого и находилась всю жизнь. Белые же также воспитывались каким-нибудь божеством шестой степени». (Попов, в Изв. ВСОРГО, Т. 17, № 1-2, с. 133).

Женщина в шаманстве

«Кроме шаманов, есть еще и шаманки (удаган), тоже служительницы духов преисподней, но они, как бы славны ни были, не пользуются авторитетом, равным своим соперникам-мужчинам, к ним обращаются лишь за неимением поблизости шаманов или когда нужно отыскать вора и краденое. Числом шаманок более, нежели шаманов. По мнению инородцев, шаманки лечат удачнее душевнобольных и только в этих случаях они предпочтительнее перед шаманами». (Приклонский, Ж. т. Ст. IV. с. 58).

Камлание

«Внешние формы шаманских обрядов довольно однообразны. Вот описание той части их, которая остается всегда и всюду неизмененной и составляет, так сказать, закрепленный обычаем остов обряда. Позванный к больному шаман, появившись в юрте, сейчас же занимает место на одной из почтеннейших нар, которых целый ряд расположен вдоль стен между столбами юрты, именно он занимает билирик орон (почетное место на нарах по левой от входа стене). Растянувшись на своей белой кобыльей коже, шаман лежит, ожидая ночи, часа, когда колдовство становится возможным. Все это время шамана кормят, поят и чествуют. Наконец, солнце село, сумерки надвигаются, в юрте делают торопливые приготовления к шаманству: подметают пол, колют дрова и лучину, варят более, чем обыкновенно, сытый и вкусный ужин. Мало-помалу собираются соседи и размещаются вдоль стенок на скамьях; мужчины с правой стороны, женщины с левой; разговаривают все как-то особенно строго и сдержанно, двигаются плавно. На севере Якутской области хозяин, выбравши ремни, что получше, вяжет из них род двойной петли, которую впоследствии наденут на плечи шамана, затем, чтобы за свободный конец удерживать его во время пляски, и не позволять духам похитить его. Наконец, все поужинали, справили домашние дела, отдохнули и чинно расселись по местам. Шаман, присевши на краю билирика (стол, обыкновенно стоящий в этом углу, уносится вон), медленно расплетает свои косички, что-то бормоча и отдавая еще кое-какие приказания; он по временам нервно и искусственно икает, от чего все его тело странно содрогается; глаза его не глядят по сторонам: они опущены долу или уставлены неподвижно в одну точку, обыкновенно в огонь. Огню дозволяют потухать. Все более и более густые сумерки наполняют избу, суета затихает, люди разговаривают шепотом; отдаются приказания, чтобы желающие выйти на двор сделали это немедленно, так как скоро двери будут заперты и никого больше не впустят в юрту и не выпустят наружу; шаман медленно снимает с себя рубаху и надевает свой волшебный кафтан, а в случае его отсутствия женский сангыях; затем ему подают закуренную трубку с табаком и он долго курит, глотая дым; икота его делается все громче, дрожь, производимая ею, все трепетнее; вот он кончил курить; лицо его бледно, голова низко опущена, глаза полузакрыты; в то время на середину избы уже успели положить белую кобылью кожу, служащую за постель шаману; шаман приказывает подать себе ковш холодной воды, он пьет ее большими глотками и медленным сонным движением отыскивает на скамье приготовленный заранее кнут, ветку или колотушку барабана; затем он выходит на середину избы и, приседая четыре раза на правое колено, делает торжественный поклон на все четыре стороны света и одновременно брыжжет кругом себя водой из рта. Тогда все затихает; на огонь бросают горсть белых конских волос и окончательно его тушат, загребая золой; при слабом мерцании угольев виднеется еще некоторое время в темноте черная неподвижная фигура шамана, сидящего понуря голову и держащего перед грудью, как щит, барабан; лицом он обращен на юг, куда направлена и голова кожи, на которой он сидит. Наконец, тьма делается непроглядной, сидящие на скамьях притаили дыхание и слышно только невнятное бормотание и икание шамана; но и оно все более и более затихает; вот на мгновение водворяется мертвая тишина, и затем, немного спустя, раздается одинокий резкий, как лязг железа, зевок, и вслед за ним где-то в глубине покрытой тьмой юрты, громко, четко и пронзительно прокричит сокол или жалобно расплачется чайка, — и опять тишина, и только легкая, как комариное жужжание, дробь барабана дает знать, что шаман начал свою музыку. Эта музыка в начале нежная, мягкая, неуловимая, потом неровная и произвольная, как шум приближающейся бури, все растет и крепнет; по ней зигзагами, точно молнии, поминутно пробегают дикие окрики: каркают вороны, смеются гагары, жалуются чайки, посвистывают кулики, соколы да орлы. Все те, кто летают высоко над землей, ближе к небу, видимо обеспокоены ожидаемым появлением и носятся по воздуху, наполняя юрту своим жалобным криком. Музыка все растет и достигает апогея, удары по барабану, частые, сильные, сливаются в один непрерывный все возрастающий гул; колокольчики, погремушки, бубенчики гремят и звенят, не уставая; это уже не буря, а целый водопад звуков, готовый потопить сознание присутствующих… Вдруг все обрывается; еще один, два мощных удара по барабану и последний, до сих пор поддерживаемый и потрясаемый в воздухе, падает на колени шамана; все сразу умолкает; даже бренчание раскаченных колокольчиков как-то сразу неожиданно прекращается, опять настает момент мертвенной тишины, и опять та же, вначале неуловимая, как комариное жужжание, и все растущая дробь барабана.
Прием этот повторяется с некоторыми вариациями несколько раз, сообразно вдохновению шамана; наконец, когда музыка, изменивши темп, приобретает некоторую правильность, к ней присоединяются отрывочные, мрачно пропетые фразы песни:
«Мощный бык земли… Конь степной!.. Я, мощный бык… реву!.. Я заржал… конь степной!.. Я всего выше поставленный человек!.. Я всего больше одаренный человек!.. Я человек, созданный господином мощным из мощных!.. Степной конь, явись!.. Научи меня!.. Волшебный бык земли, явись!.. Заговори!.. Мощный господин, приказывай!.. Каждый, с кем вместе иду, пусть слушает ухом! Пусть не следует сзади за мной, кому не скажу: иди!.. Впереди, ближе дозволенного вам — не становись! Пусть каждый смотрит зорко! Пусть слушает чутко!.. Берегитесь, вы! Смотрите хорошенько! Будьте все такими… все в совокупности… все, сколько вас есть… Ты с левой стороны, госпожа с посохом, если может статься ошибочно или не той дорогой направлюсь, прошу тебя: направь! Распорядись!.. Мою широкую путь-дорогу расчищай!.. На юге, в девяти лесных буграх живущие духи солнца, матери солнца, вы, которые будете, завидовать… прошу вас всех… пусть стоят… пусть три ваши тени высоко стоят!.. На востоке, на своей горе, государь мой дед мощной силы, толстой шеи — будь со мной!.. И ты, седобородый, почтеннейший чародей (огонь), прошу тебя: на все мои думы без исключения, на все мои желания согласились… выслушай!. исполни!.. Все, все исполни!..»
Тут опять барабанный бой достигает своего апогея, опять слышатся дикие окрики, отрывочные бессмысленные слова — и все умолкает…
В дальнейших песнопениях шаман умоляет о помощи своего эмэгять и других покровительствующих ему духов, разговаривает с кэльэны, задает им вопросы и дает от их имени ответы; пока придут призываемые духи, долго иногда приходится просить и барабанить шаману; часто появление их до того внезапно и стремительно, облик до того грозен, что шаман пораженный падает. Считается хорошим признаком, если — ниц, дурным, если — на спину; тогда присутствующие стучат над ним в железо, проговаривая:
«Каленое железо скрежещет… Разнообразная туча вьется!.. Обильная туча поднялась!». Или высекают над ним огонь огнивом, говоря:
«Срель! срель! срель! Твоя часть берестяной кадки. Огонь сверху упал!». Говорят тоже и следующие непереводимые восклицания: «Кын-чахан!.. Кан-чахан! Кюндюль-сандыл! Уот иччите санилыер!.
Когда эмэгять снизошел на шамана, последний поднимается и начинает сначала на коже подпрыгивать и топтаться, а затем движения его делаются быстрее, неистовее, и он выплывает на середину избы. На огонь бросают поспешно лучину и разжигают дрова, яркий свет разливается по юрте, теперь полной шума и движения; колдун непрерывно пляшет, поет и барабанит; он бешено прыгает и кривляется, повернувшись лицом сначала на юг, затем на запад и восток; тем, которые удерживают его за продетые под мышками ремни, часто трудно справиться с ним. Впрочем, на юге Якутской области шаман танцует свободно: никто его не держит; наоборот, он часто отдает свой барабан кутуруксуту, чтобы иметь возможность лучше танцевать. Темп и шаг танца похож немного на русский трепак, только быстрее и лишен удали и веселости последнего; голова шамана почти постоянно опущена, глаза полузакрыты; спутанные длинные волосы в беспорядке рассыпаны по потному лицу, рот судорожно искривлен, зубы оскалены и по губам текут слюни, нередко — пена. Он кружится по избе взад и вперед, ударяя в барабан, ревущий и стонущий не менее дико, чем сам шаман; он потрясает своим звенящим, одеянием и, кажется, упивается все более и более, поднятым им самым, шумом и исступленным движением.
Волна его бешенства несколько раз слабеет и опять поднимается, иногда совершенно даже затихает; тогда шаман, высоко поднявши бубен и наигрывая на нем спокойный торжественный гимн, опять просит и заклинает небесных духов. Наконец, он узнал все, что ему нужно; он знает, кто причина несчастия или болезни, с которыми он борется, он заручился обещаниями и содействием всех, кого нужно; кружась, танцуя и барабаня, с пением направляется он к больному; тут он с новыми заклинаниями изгоняет причину болезни, выпугивая или высасывая ее ртом из больного места, и уносит обратно на середину избы, где опять после многих пререканий, просьб и заклинаний выплевывает ее, выгоняет, выбрасывает вон пинками, или сдувает прочь с ладони, далеко на небо или под землю. Тут же узнается, какой жертвой заплатить нужно мощным небесным духам за такое неблаговидное обращение с их ниспосланным к больному слугою: шаман, прикрывая глаза ладонью от света, осматривает пристально все углы, если заметит что-нибудь подозрительное, опять бьет в бубен, танцует, пугает и просит. Танцуя, он идет в далекий путь, и гонит перед собою или уводит непокорного духа: наконец, все очистилось, нигде не видно подозрительного «тумана», значит, причина зла удалилась, жертва принята, мольбы выслушаны — обряд кончен. После того шаман, одаренный на некоторое время вещим духом, ворожит, отвечает любопытным на задаваемые вопросы или рассказывает, что видел случайно на небе; затем опять садится на свою кобылью кожу, поет и играет и, наконец, вместе с ней бывает присутствующими перенесен на билирик». (Серошевский, стр. 639-644).

Шаманские фокусы

«Шаманство у якутов в большом ходу и почете: что бы ни сказал шаман, верят всему безусловно. Кто смотрел на шамана просвещенными глазами, тот, не обинуясь, скажет, что это грубый фокусник». (Щукин, Якуты, с. 20-1).
«Хороший шаман колет себя в трех местах: в темя, печень и желудок; нож вбивают по рукоять и иногда конец лезвия, пройдя насквозь, виднеется на спине. Когда он так проколет себя, тогда «солнце» (железный кружок, подвешенный на спине шамана) исчезает и он выплевывает его вместе с ножом. Бывали такие шаманы, которые, отрезавши собственную голову, клали ее на полку, а сами танцевали в юрте».

Отношение к шаману

«Шамана встречают с почетом, усаживают в почетный угол, угощают водкой и лучшим съестным и излагают перед ним свою просьбу. Шаман не стесняется требовать убоя быка или лошади, смотря по значению просьбы и того духа, к которому придется обращаться в мистерии. Якуты беспрекословно исполняют его требование, и мясом угощаются вместе с шаманом все присутствующие. Известная часть убитого животного идет, по учению шаманов, на жертвоприношение». (Приклонский. Ж. Ст. IV, с. 55).
«Встарь, как приедет шаман, ему дверь открывают настежь, а у коновязи привязывают заранее коня, так наз. «опору при спешивании». И этого коня не в зачет платы берет себе шаман, отъезжая.
Так старинные люди почитали шамана. Даже больше священника почитали; архиерея-то и не знали, а священником их был шаман — до такой степени верили в шамана.
Приедет шаман — радость, веселье; не приедет — печаль». (Ястремский, с. 238).

Шаманский гонорар

«Величина гонорара, уплачиваемого за шаманство, бывает различна; выплачивают его только в том случае, когда колдовство даст желательные результаты: тогда он достигает иногда 25 руб. и более; обыкновенно платят один рубль и «угощают». Кроме того шаман ест, а в некоторых местностях забирает на дом часть мяса жертвенной, убиваемой во время шаманства, скотины…». (Серошевский, с. 625).
«При удаче, шаману платят от рубля до пяти ассигн.; если же больной умрет, не ропщут, да и не за что: шаман не лечил больного, а только старался умилостивить духа, наславшего болезнь — не его вина, если дух корыстолюбив или своенравен». (Щукин, Якуты, с. 23).

Злые духи

«Теперь перейдем к категории тех духов, которые только тем и занимаются, что причиняют зло человеку. Это — абаасы, а во множественном числе — абаасылар. Они живут и на земле, и на небе, и под землею». (Трощанский, с. 59).
«Все абаасылар’ы, живущие на верхнем, на среднем и на нижнем местах, живут, как и якуты, улусами, родами, семействами. Точно так же занимаются скотоводством, причем следует обратить внимание на характерную особенность. Тогда как у верхних духов имеется и конный и рогатый скот…. у нижних имеется только рогатый». (Трощанский, с. 64).

Патрон шаманства

«… Улусханнаах Улуу Тойон или Улуутуйар Улуу Тойон, глава небесных духов, как его называют, живет за восемью рядами неба с его тыльной стороны». (Трощанский, с. 61).
«Немаловажное значение имеет то обстоятельство, что покровительствующие могущественным шаманам духи даются Улуу Тойон’ом главою верхних духов, а не главою нижних, что у него же сюр (душа) шамана проходит курс учения, что шаманы для излечения больных отправляются к верхним духам. В известном мне материале о шаманстве якутов нигде не говорится, чтобы шаман спускался в нижний мир; точно также и в сказках шаман обыкновенно отправляется на небо». (Трощанский, с. 65).

Культ умерших шаманов

«Характерно для якутского шаманского пантеона, что большая часть его второстепенных духов, это — шаманы или люди чем-либо обиженные, вообще настрадавшиеся на земле. К титулам их всегда добавляют родовое имя, что опять указывает на связь шаманского якутского культа с их родовым строем и их родовой историей». (Серошевский, Якуты, с. 664).
«Многие болезни приписывают колдовству, и верят, что иногда на людей нападает злой дух: особливо боятся одной якутки Аграфены Жиганской, славной шаманки, которая умерла лет за тридцать назад. Думают, что она вселяется в людей и мучит их: почему все здешние жители боготворят эту колдунью и приносят ей жертвы… Здешние якутские шаманы поддерживают славу сей чародейки и уверяют, что без принесения прежде ей жертвы не смеют они делать призывания духов: ибо в случае такого упущения она вселится в них и будет мучить». (Сарычев, Путешествия, т. I, сс. 66-7).

Первый шаман

«Память о первом шамане восходит к давним временам; имя его было Ан-Аргыл-Оюн. Он был могуществен и делал великие чудеса: он воскрешал мертвых, возвращал слепым зрение. Слух о таких чудесах дошел до Аи-Тоена. Он послал спросить шамана, именем какого бога он делает чудеса и верит ли в него? Ан-Аргыл-Оюн (важный шаман) три раза ответил, что в бога он не верит, а чудеса творит собственной властью и силою. Разгневанный Аи-Тоен велел сжечь шамана, но так как тело Оюна состояло из массы гадов, то из пламени спаслась одна лягушка и поселилась на высочайшей горе. От этой-то лягушки произошли могущественные демоны, которые и поныне снабжают якутов шаманами «. (Приклонский, стр. 52).

Кузнец и шаман

«Близко к шаманам стоят и отчасти родня им — Кузнецы. «Кузнец и шаман одного гнезда». «Кузнец и шаман стоят на одном уровне. Жена шамана — важная, жена кузнеца — достопочтенная», говорит пословица. Кузнецы тоже могут лечить, давать советы и предсказывать, но знания их лишены волшебного характера: они просто умные люди, много знающие, у которых «пальцы особые». Кузнечат, особенно на севере, по большей части наследственно; в девятом колене кузнец уже приобретает кое-какие сверхъестественные качества, и чем более у него предков кузнецов, тем качества эти существеннее. Духи (по мнению якутов) вообще боятся бряцания железа и шума раздуваемых мехов; в Колымском ул. шаман не хотел шаманить, покуда я не убрал из избы ящика с моими инструментами; да и после свою неудачу объяснил тем, что «духи боятся кузнеца» (меня), а потому «не являются на зов». Только в девятом колене кузнец может без вреда для себя ковать железные украшения шаманской волшебной одежды и бубна, а также сделать эмэгять — медную пластинку с изображением человека, которую шаман вешает на груди, приступая к колдовству»… (В русском народе и у древних германцев кузнецы тоже считались колдунами. Прим. редакции). По мнению якутов, «у таких почетных, потомственных кузнецов инструменты «с душой» иччилях, способны самовольно издавать звуки. На хорошее шаманское одеяние идет пуд железа, редко меньше 30-ти или 35-ти фунтов. Украшенное серебром, пудовое платье обходится шаману в 12-15 рублей, платье поплоше можно купить за 5, даже за 3 рубля». (Серошевский. Якуты, с. 631-632).