Организация набивного дела в России до нач. XIX в.

В России возникновение набивного дела не было зависимо от тех причин, которые оказывали свое влияние на Западе. Не касаясь домонгольского периода нашей страны, с пышным расцветом византийской культуры, памятники которой сохранились в других отраслях прикладного искусства, в этом же отделе до нас не дошли, мы остановимся на том влиянии, какое оказывал на нас Восток, к которому мы были ближе, чем к Западу, не только вследствие политической зависимости, но и вследствие постоянного оживленного товарообмена. Продукты, вывозимые русскими из своей страны, обменивались на товары, зачастую вызывавшие у нас подражание. Подражание это велось в широких размерах, и вырабатываемые предметы давали свое название местностям, занимавшимся их изготовлением. Таковы с незапамятных времен существовавшие под Москвой Хамовные села и слободы, получившие свое название от индийского слова «хаман», т.е. бумажное полотно, очень тонкое и чистое, подобное голландскому; или село Киндяково — от киндяков, набивных бумажных тканей, привозимых первоначально из Персии. Что окрашивание тканей и набойка существовали уже в XII веке на Руси, на это указывают нам части церковной одежды, оставшиеся после святителя Варлаама Хутынского (ум. 1193 г.). Одежды эти подложены лазоревой крашениной.(И.И.Толстой и Н.П.Кондаков. «Русские Древности», т. VI.) В коллекциях г-жи Шабельской и княгини Сидамон-Эристовой есть ветхие поручи и лоскут белой холстины, плохо сохранившийся, с рисунком византийско-романскаго пошиба. Они могли бы быть также отнесены к этому периоду, если бы не существовало переживаний форм и возобновления «манер», столь обычных в этом деле. Есть и другие указания на существование набойки в это время, но по каноническим условиям они недоступны для исследования. Начиная с упомянутого времени, можно привести много примеров, как вещественных, так и литературных, где имеются указания не только на подобные ткани, но и перечисляется целый ряд различных сортов их, к числу которых относятся: зеньдень, крашенина, узчина, киндяк, китайка, набойка, или выбойка, даба, пестрядь и другие сорта.
Всего вероятнее, что первыми мастерами, работавшими по украшению тканей, были иконописцы, как лица, наиболее близко знакомые с красками и приемами работы ими. Мы знаем, что иконописцы, разделяясь на различные специальности, имели особых мастеров-травщиков, писавших «доличное», т.е. все декоративное украшение иконы. Такие специалисты, покрывавшие «травами», или растительным орнаментом, стены церквей, фона икон, одежды изображаемых на иконах святых, более других были пригодны к раскрашиванию узорами тканей. Украшение предметов домашнего обихода иконописцами было в большом ходу, и просматривая акты, касающиеся быта этих декораторов Московского государства, видишь, насколько разнообразны были исполняемые ими работы. Они «находятся у живописного стенного письма» во вновь построенных хоромах, пишут «картину по золоту (т.e. золотому фону), травы на полотнах», расписывают знамена для полков, «золотят и расписывают красками кровать столярскую», пишут «на книгохранительнице, на шапочнике, на шафе травы цветные и фрукты», «расписывают по двойному золоту точеные деревянные яйца» и т. п. К услугам их прибегают и тогда, когда есть уже особые специалисты, набивавшие рисунки на ткани. Так, от второй половины XVII века до наших дней уцелел верх походного шатра царя Алексея Михайловича, в Московской Оружейной палате, подбитый великолепной набойкой и украшенный снаружи по полотну «живописным письмом» иконописцем Салтановым. Очевидно, даже и в это позднее время услуг иконописцев не чуждались, раз имелось украсить ткань со специальным назначением.
На широкое распространение этого производства указывает существование в Торговых рядах особого Крашенинного ряда, услугами которого нередко пользовался дворец Государя Московского, если не хватало своих запасов. Встречаются такие записи в дворцовых кроильных книгах: «…да на прибавку пошло киндяку зеленово усково 5 арш. 6 верш., по два алтына по две денги аршин, взяты из ряду». Дворцовые же запасы этих материй пополнялись или иноземными тканями «кизылбашскаго привозу» или же произведениями местных мастеров, работавшим, при дворе.
Мастера, специально занимавшиеся пестрением красками тканей, назывались «пестрядильниками». В числе ремесленников различных специальностей, обслуживавших нужды двора, пестрядильники занимали не последнее место. Как и все другие мастера, при своем поступлении на службу к государю московскому они «приводились ко кресту», т.е. принимали присягу, и записывались на определенное «денежное и хлебное» жалование, кроме того, на ряду с другими, награждались «годовыми сукнами» на платье и «шапочными вершками» цветного сукна. Обыкновенно, должность эта была пожизненной, и на место умершего — заместителя нередко выписывали из провинции, если под руками не находилось достаточно умелого мастера.
Если о жизни мастеров, работавших при дворе московских государей, сохранились кое-какие сведения, то относительно ремесленников, работавших на торговые ряды, сведения эти касаются, главным образом, их взаимоотношений с учениками, поступавшими к ним на выучку. Письменные договоры их дают понятие о количестве времени учения, плате и других любопытных подробностях тогдашнего быта. Ученики поступали на сроки от 5 до 10 лет, причем первые пять лет шло собственно учение, а во вторые пять лет ученик исполнял обязанности подмастерья, получая в год по 2 рубля, которые выдавались не ежегодно, а в конце второго пятилетия. Иногда условием, заключавшимся с учеником, мастер обязывался, по окончании срока учения, помимо платы, выдать еще и медный котел. Эта необходимая и ценная принадлежность мастерства служила для разведения краски и заварки уже набитой материи. Весьма вероятно, что выговаривали эту принадлежность только те ученики, которые думали потом открыть свое собственное дело. Положение ученика, отданного в науку, ставит его и в наше время в зависимость не только от хозяина, но и от его домашних; в договорах же, дошедших до нас от XVII в., это подчинение особливо подчеркивается: «…и жены ево и детей слушать и почитать и всякая работа работать, и за пьянством и ни за каким воровством не ходить, и живота его хозяйскаго не покрасть и не сбежать, а пить и есть и платья и обувь носить ему хозяйское…» Эти договоры, или, как их называли, «пожилыя записи», определяя взаимоотношения хозяев и учеников, отмечают и те темные стороны этих отношений, которые сохранились до нашего времени и заключаются в пьянстве, воровстве и «недоживе», или уходе до срока. Очевидно, что явление это, дошедшее и до нашего времени, особенно остро стояло в старину, так как поручители ученика берут на себя денежную ответственность за недожив. Случалось, уходя от хозяина, ученик не только прерывал с ним всякие сношения, и никакой пени ни он сам ни поручители его не платили, но нередко еще злополучному мастеру-хозяину приходилось искать защиты у властей от своего бывшего ученика, так как ушедший: «…втайне навсходе наедине угрожает смертным убойством и ругает всякими небыльными словами».
Набойки, выбойки, киндяки и другие набивные ткани, судя по дошедшим до нас древним актам, играли немаловажную роль в обиходе наших предков. Как уже выше упомянуто, они шли на церковное облачение, на знамена и шатры, на переплеты книг, на одежду мужскую и женскую, в награду за службу государю («Октября в 24 день государева жалования дано сокольнику Михею Табулину киндяк…» — Книга кроильная 7163 г., т.е. 1555 г.) и т. п. Постоянное употребление бумажных и льняных набоек всевозможных сортов заменялось мало-помалу более дорогими шелковыми и бархатными
тканями иноземного привоза. Уступая свое место, набойки стали играть второстепенную роль в обиходе двора Московских Государей. Но долго еще встречаются дорогие парчовые ризы или кафтаны, подложенные грубой холстиной, набитой красивым узором. Особенно видна замена этих простых тканей более дорогими в постройке знамен для полков. Отдел этот, очень подробно разработанный Лукьяном Яковлевым в его труде «Старинные русские знамена», дает яркую картину постепенного перехода от крашенины и набоек, крайне разнообразных цветов и сортов, к более однородным и однообразным шелковым знаменам позднейшей эпохи.
Представляя себе всю картину тогдашнего уклада жизни, поражаешься ее красотой и теми эстетическими требованиями, которые предъявлялись ко всем мелочам. Невозможность иметь богатые парчевые или шелковые ткани не останавливала наших предков: такие узорчатые материи заменяли набойкой, узоры которой прекрасно имитировали дорогой оригинал, а времени на изготовление такой ткани много не требовалось — в день, два ткань бывала готова и шла в дело. «139 году (7139, т.е. 1031 г.), февраля в 24 день, дано в пестрядь Оверкейку Елизарьеву аршин 8 вершков миткаля. Февраля ж в 26 день взята из дела назад».