Краткая характеристика набивного дела в России в XIX в.

До введения в это производство пара набойное заведение представляло следующую картину. Центром его было большое строение «набойни», или собственно набивной мастерской, с массой окон, так как для работы требуется изобилие света. Сами набойщики разделялись на «заводчиков», «грунтовщиков» , «набойщиков» и «расцветчиков». На заводчиках лежала наиболее ответственная часть работы. Они рассчитывали установку формы и набивали контур рисунка. От верности расчета и чистоты их работы зависела последующая набивка. Грунтовщики набивали грунт, или фон рисунка. Набойщики и расцветчики наносили все остальные краски, входившие в состав рисунка. За зданием набойни следовали ближе к воде заварки и мытилки. Заварка представляла собою здание, с двумя дверями, расположенными друг против друга, и большой печью со вмазанными в нее котлами. Над каждым котлом устанавливался деревянный баран, на который надевали товар, связывая его концы так, чтобы он представлял подобие бесконечного ремня. Баран непрерывно вращали приставленные к этому рабочие, и ткань равномерно заваривалась в соответствующих жидких отварах крапа, гарансина, марены, в краповых ваннах и горячей воде. Товар, набитый протравой, подвергался влиянию высокой температуры сначала в «зрельнях», где происходили химические реакции, закрепляющие набитую протраву, которую для окончательного закрепления пропускали «на пасир». Пасиром назывался жидкий раствор коровьего помета, который при заварном способе играл громадную роль. После пасира товар шел в заварку, как уже говорилось выше. Когда находили, что краска достаточно заварена, ткань снимали с барана, и мытильщики шли смывать ее в мытилку. Эта последняя представляла собой крытые плоты (в роде теперешних портомоен), с которых и полоскали в речке принесенную ткань, смывая лишнюю краску. Вынув из воды, товар выкручивали посредством особо устроенных крючьев. Выжатая ткань шла в сушильню или бельник, смотря по сорту товара.
Подобная обработка товара была повсеместно до введения пара, после чего произошла коренная реформа этого дела. У отдельных кустарей, не имевших всех необходимых приспособлений, работа шла несколько иначе. Я. П. Гарелин так описывает их работу в первую четверть XIX века: «Прилежный и ловкий набойщик, при помощи своего небольшого семейства, например, жены и двух сыновей, мог приготовить в день до 20 штук ситцев, т.е. набить миткаль, предварительно выбеленный, одной или двумя красками, вечером их смыть, а в ночь высушить. На другой день, накрахмалив и опять высушив, прогаландривал у посторонних, где ему складывали ситец в штуки, прессовали, и в таком опрятном виде товар поступал в полное распоряжение набойщика. Поутру, в базарный день, он продавал свои товары в том же Иванове купцам, приезжавшим из разных мест для покупки ситцев. Таким образом, не отходя от своего семейства, подобный набойщик, продавая каждый базар по 20 штук своего ситца, получал на худой конец 40 рублей чистой выгоды». Для придания материи блеска и глянца, которые требуются в продаже, ткань лощилась камнем, отбивалась деревянными колотушками. На смену этим примитивным орудиям явились деревянные банкутовые катки, которые приводились в движение людьми или лошадьми. С 1792 года являются «каландры» — аппараты, состоящие из валов, сильно нажатых друг к другу, между которыми пропускается ткань. Первые каландры были с бумажными и металлическими валами, приводимыми в движение лошадиной силой. Кроме набойщиков-кустарей, работавших оседло, был еще другой тип — набойщиков, странствовавших по деревням и селам (подобно шерстобитам) с своим пестрядением. Окончив работу в одном месте, такой мастер отправлялся далее, распространяя на далекие расстояния рисунки своих манер. Обирая у баб холсты для набивки, мастер давал им, как расписку, небольшую бирку; точно такую же прикреплял он к сданному в работу куску, и по этой бирке возвращалась владелице уже готовая ткань. Так как, по большей части, холстину набивали кубовой (синей) краской, то в некоторых местностях набойщики эти носили название «синиторов». Такие странствования приводили предприимчивых мастеров в крупные центры, где уже существовали мануфактуры, на которых все производство стояло на более высокой степени совершенства, чем кустарное набивание холстов одной краской.
Со времени Великого Петра, обращавшего большое внимание на развитие промышленности и отдававшего отдельные отрасли ее в руки специально приглашенных иностранцев, начали заводиться и ситценабивные фабрики. Одними из более известных были фабрики: в Шлиссельбурге — Сирициуса и Леймана, а в самом Петербурге — Чемберлена и Козенса. На этих фабриках дело было поставлено по образцу западноевропейских мануфактур, и кустарям, знавшим простые, несложные приемы набивки, было очень интересно узнать каким-либо способом секреты новейших изобретений в этом деле. Они старались попасть на службу в эти образцовые заведения, что было крайне затруднительно, так как, в целях развития промышленности, правительство приписывало к фабрикам крепостных крестьян. Имея в своем распоряжении даровой труд, владельцы мало нуждались в вольнонаемных рабочих. Кроме того, чтобы развить производство и поощрить фабрикантов, было запрещено заводить новые предприятия. Мерами этими монополисты ставились в чрезвычайно выгодные условия, которые существовали до 1702 года, когда было разрешено всем желающим заводить фабрики и делать набойку. Через десять лет окончилась монополия и ситценабивного производства, и многие кустари воспользовались этим, и к вырабатыванию на дому белых тканей присоединилась набивка их красками. В 1775 году было дозволено всем рыть корень марены и продавать его, «ибо, по словам указа, — оставление этого по-прежнему в одних руках причинило бы подрыв фабрикам и красильщикам». В том же году было уничтожено право, данное в 1751 г. на 30 лет, на исключительное приготовление и продажу кубовой краски, и разрешение делать ее всем. Такое же разрешение было дано и на пользование кошенилью.
После отмены запретительных мер, тормозивших развитие промысла у мелких кустарей, набивное дело начало быстро развиваться, находя себе больший сбыт и привлекая новых лиц, занимающихся набойкой. Первоначальная набивка рисунков, как уже выше говорилось, имела чрезвычайно несложный характер. Крашение происходило в кубах, больших корчагах и просто в горшках. В них же варили краску для набоек. Отсюда характерное прозвище мелких кустарей — «горшечники», до сего времени сохранившееся во Владимирской губернии. Такие кустари-горшечники нередко заводили более обширные предприятия, если им благоприятствовали обстоятельства или если, попав на одну из вышеупомянутых образцовых фабрик и ознакомившись с употреблявшимися там приемами работы и узнав новые секреты состава красок, являлись домой вооруженными теми знаниями, которые были еще неизвестны другим кустарям. Нечего и говорить, как ревниво оберегались с большим трудом добытые секреты. Составы красок варились наедине или в присутствии только особо доверенного человека. Рецепты записывались условными способами, чтобы, попав в руки посторонних, записи эти не могли быть использованы. Примерами подобных записей могут быть следующие:

Чмапак

Циг

Тущ Керпый

Фатунамишаюк и олкашсяюк па пелтосьто цпей; ипцичо цесаекля лшексо хескою хиктолкию. Цолкун шофцужа цесаек лрель онакь липию.
Подобные таинственные записи имели такое же значение для непосвященных в тайнопись, как и на современных фабриках буквенные формулы красок. Они скрывали вещества состава, их пропорцию и способы употребления. Шифр данных записей незамысловат, стоит только согласные буквы подставить в обратном порядке алфавита, т.е. вместо б — щ, вместо в — ш и т. д., и секрет открыт. Но существовали и более сложные приемы тайнописи.
Хотя существовало много набивных заведений, основанных чуть ли не с половины ХVIII века, все же техника производства в них находилась в зачаточном состоянии. Причинами этого были неосведомленность русских об успехах техники за границей, нетребовательный покупатель и консерватизм дела, находящегося в руках темных кустарей-крестьян. Отечественная война 1812 года, разорившая московских фабрикантов, дала этому делу сильный толчок, двинувший все производство вперед. При отступлении армии Наполеона в России осталось много иностранцев, которые, работая на этом поприще у себя на родине и зная более совершенные способы набойки, помогли указаниями по устройству тех новых приспособлений, которые еще не были известны в России. «Почти все первые колористы и техники ситценабивного дела в Иванове в этот период были иностранцы, из числа пленных, оставшихся в России», говорит Гарелин в своем описании Иваново-Вознесенска. Через этих иностранцев завязались более оживленные сношения с Западом, откуда стали выписывать все необходимое, начиная с машин и кончая рисунками.
С появлением первых цилиндренных машин, сделанных иностранцами в Москве, ручному производству быль нанесен непоправимый удар. Механическое производство, увеличивая количество выработки, сокращало труд и время, постепенно вытесняя ручную набойку. Со введением машин на фабриках набойщики, составлявшие прежде главный контингент рабочих, потеряли свое значение и, оставшись не у дел, стали переходить на другие специальности набивного производства, поступая в резчики, заварщики, мытильщики и т. п. Дети их уже стали изучать не гибнущее набойное мастерство, а другие отрасли, которым предстояло будущее, и которые начали развиваться со введением машин; таковыми были граверное, запарное, красильное дело и др. т. п.
До введения машин в это дело набивные фабрики находились с мелкими кустарями в одинаковых условиях производства, конкурируя между собою лишь изобретательностью, разнообразием рисунка, причем техника производства была одинаково далека от идеала. С появлением машин, работавших чище, быстрей и автоматичнее, конкуренция ручного труда сделалась невозможной. Занятие набивным производством стало сосредоточиваться в немногих руках, увеличивая их благосостояние. Разбогатевшим фабрикантам тяжело было оставаться в крепостной зависимости; имея средства, они стремились выйти на волю. Освободившись и успешно конкурируя, материально обеспеченные, они положили собою начало новой силе — фабрикантам, пришедшим на смену набойщикам-кустарям. Ставя производство, со введением пара, в совершенно иные условия и устраивая по-новому личную жизнь, фабриканты стали больше глядеть на Запад, к иностранцам, откуда, вместе с техниками, машинами, красками и другими материалами, необходимыми для производства, пошли и рисунки. Родное искусство, вылившееся в формы, созданные веками, казалось старым, скучным и отжившим. На смену ему пришли саксонские ситцы и рижские платки, которые своими пестрыми красками заменили старые рисунки «цветок» русских художников. В самой жизни народа происходили крупные перемены. Тот строй крепостной России, при котором слагались формы национального творчества, уступил место новому, подобно вешнему потоку, снесшему и разрушившему многие производства и ремесла дореформенного времени. Город и фабрика заслонили мелкого кустаря, работа которого шла почти незамечаемой в крупных центрах. Кустарный промысел набойки захирел, вытесняемый яркими и пестрыми произведениями мануфактурной промышленности. Таким образом почти повсеместно исчезло доморощенное ручное производство, имевшее многовековую давность, давшее широкую известность некоторым местностям России и оставившее нам в наследство интересные мотивы самобытного творчества русского народа, которое мы только что начинаем, наконец, серьезно ценить и изучать по немногим образцам, счастливо уцелевшим до нашего времени.