Бехзад. Творчество

Самое раннее из известных нам произведений Бехзада — это миниатюры в «Сафер-наме» («Истории Тимура»), ранее принадлежавшей В. В. Голубеву, а ныне Музею изящных искусств в Бостоне. Этот манускрипт исполнен знаменитым каллиграфом Шир Али в Герате для султана Хусейна (М. А. объяснения к т. 24 (там указывается, что ms. принадлежит В. Шульцу в Берлине)) в 1467 г. и прежде принадлежал библиотеке великих Моголов (на нем есть заметки рукой Акбара и шаха Джехана). Миниатюры без подписи; но заметка в рукописи, сделанная самим Джехангиром о принадлежности миниатюр Бехзаду, заслуживает полного доверия.
У Э. Кюнеля (О. с., 27-28; воспр. 48-51; еще воспроизведения у Martin, о. с., t. 69 и M. A., t. 24) мы находим характеристику миниатюр этой рукописи. Он отмечает, что они представляют собою картины, занимающие целиком всю страницу (места для текста на ней совершенно не остается). Что он обеспечил себе это преимущество, говорит о том, какое исключительное значение придавал он проблеме композиции. Удивительна в этом юношеском произведении реалистическая правда изображения; хотя изображаемые события происходили за полвека перед этим, достигается впечатление полной убедительности: так должны были происходить и прием у Тимура, и штурм крепости, и постройка мечети.
Здесь находим мы несомненный прогресс по сравнению с более ранними произведениями персидской миниатюры, — в непринужденной постановке фигуры, в удивительном индивидуализировании лиц; к этому присоединим еще одну отличительную его особенность — в высшей степени своеобразный, только ему свойственный колорит. Он заботливо с музыкально тонким чутьем подбирает красочные ценности и придает тонам тела самые разнообразные нюансы, чтобы выдержать аккорд. Почти всегда помещает он где-нибудь негра, чтобы иметь на картине черное пятно (E. Kühnel, о. с., стр. 28).
Отметим некоторые особенности 4 миниатюр, воспроизведенных у Кюнеля. Представляющая «Прием у Тимура» (E. Kühnel, о. с., стр. 49) является только частью (левой половиной) двойной миниатюры, все действие которой развертывается на двух страницах. Внизу миниатюры расположены полукругом гости в разнообразных головных уборах, за ними слуги несут на подносах кушанье; еще дальше стройный силуэт белой лошади, за которой виднеется фигура негра; в верхней части миниатюры мы видим группу придворных под большим платаном, изумительно четко и строго трактованным — столь характерно для Бехзада; один из персонажей выглядывает в полураскрытую дверь небольшого здания. Жизненность поз, свобода и непринужденность группировок удивительны. Кругловатые крупные лица персонажей еще носят турецко-монгольский характер тимуридской эпохи. В миниатюре, изображающей «Штурм крепости» (E. Kühnel, о. с., стр. 50) с детально трактованной развернутой на плоскости разными планами цитаделью и крепко вылепленным прекрасным деревом поражает живое движение человеческих групп, как осажденных, так и осаждающих всадников. В «Атаке всадников» остроумно сконструирована композиция, смело обрезаны фигуры пеших и всадников: то видна лишь верхняя часть фигуры, то передняя половина всадника, то задняя (все остальное скрывается за пределами картины). Здесь все подчинено единству мастерски построенной круговой композиции с фигурой всадника в пышной чалме в центре. А сколько прелестных подробностей разбросано в картине! Как живописны фигуры музыкантов (особенно старик на верблюде с длинной изогнутой трубой). Что за картины мусульманского рыцарства — эти группы закованных в панцири фигур со шлемами на головах, со щитами и копьями, сражающихся верхом на покрытых бронею конях! А на четвертой миниатюре изображена «Постройка мечети в Самарканде». Это — удивительная по живости и движению картина строительной работы в ее процессе, в ее осуществлении, в ее различных моментах: на слоне, на лошадях, трудами людей подвозят, несут каменные блоки, оттесывают их, а дальше у кирпичной стены иные этапы работы по постройке. Часть стены облицована изразцами; изразцами же украшен уже законченный пышный портал двери, видимо навеянный самаркандскими впечатлениями, с живописно вписанной фигурой в чалме. Среди рабочих, занятых постройкой, встречаем мы и излюбленного нашим художником негра. Кюнель, сравнивая эту миниатюру с другой миниатюрой Бехзада более позднего периода, изображающей также постройку мечети — миниатюрой из «Хамсе» Низами Британского музея 1494 года (воспроизведения у Martin, о. с., pl. 72-73, у Kühnel, о. с., р. 52. Рукопись украшена 17 миниатюрами), справедливо отмечает, какое развитие было проделано художником в отношении работы над задачей картины; от путаницы фигур и подробностей переходит он к ясному, но не менее жизненному изображению происходящего. Такой сюжет весьма необычен для иллюстраций Низами и может быть объяснен тем, что Бехзаду хотелось придать ранее использованному мотиву более свободное и действенное разрешение (Kühnel, о. с., стр. 57).
Нам кажется однако, что строгая композиция более поздней эпохи с маленькими фигурками рабочих, более схематично трактованными, меньшее количество деталей делают миниатюру более бедной жизненностью, кипучестью жизни, но не умаляет ее большого художественного интереса. При сравнении этих двух миниатюр невольно вспоминается один из моментов развития итальянской живописи — как там ранний ренессанс с его часто путанной, нагроможденной композицией, переполненной кипучей жизнью, обилием деталей, подробностей переходит в строгую соразмерность, в геометрическую стройность композиции высокого ренессанса. Нельзя не отметить высокого интереса обеих миниатюр в культурно-историческом отношении — как драгоценный культурно- исторический документ, как яркую иллюстрацию жизни труда в мусульманском мире 15 века, а вместе как правдивый документ истории архитектурно-строительной техники эпохи.
К раннему периоду относится еще манускрипт Низами из собр. Quaritch (Martin, о. с., pl. 67). Мартин отмечает в нем черты даже ранне-тимуридского стиля и говорит, что если бы миниатюры не были подписаны аутентичной подписью Бехзада, едва можно было бы поверить, что он так точно воспроизвел стиль мастеров старой школы. Затем идут манускрипты 80-х и 90-х годов 15 века.
О Низами Британского музея 1494 г. мы уже упоминали; замечателен еще манускрипт «Хамсе» Эмира Хосроу Дехлеви — 1485 года, где иные миниатюры, по мнению Мартина, навеяны впечатлениями стенописей (Martin, о. с., pl. 75-78 и стр. 45). Собственноручной работой Бехзада является также миниатюра рукописи «Бостана» Саади у (1487 года) в библиотеке Хедива в Каире. Шесть миниатюр принадлежат здесь руке Бехзада: пиршество на террасе, банкет в обширной зале, сцена охоты, интерьер мечети, интерьер дворца, лошади на пастбище. Мижон отмечает в этих миниатюрах (Migeon, о. с., стр. 40; репродукции ibidem f. 18 и 19; также у Martin. A. History of Oriental Carpets 1908. f. 95) редкий дар наблюдательности, верность в передаче поз и движений, талант компонировать сцены с многочисленными персонажами, никем не превзойденный. В Публичной библиотеке в Петербурге есть в составе Ардебильской библиотеки две рукописи с его миниатюрами и несколько отдельных миниатюр в муракке № 489 — всего 9 миниатюр; все они относятся к более позднему периоду его развития но, по-видимому, еще к гератскому периоду его художественной деятельности. «В этих манускриптах, пишет Мартин (Martin, о. с., стр. 45; pl. 74, 79, 80), становится очевидным, что Бехзад потерял свою строгость трактовки, хотя в то же самое время достиг еще большей прелести и элегантности в колорите».
Остановимся прежде всего на рукописи № 395, где две миниатюры работы Бехзада. Это рукопись поэмы Хосроу Дехлеви «Любовь Меджнуна и Лейлы». Рукопись очень тонкой работы, бумага цвета saumon с золотыми крапинками, унван с цветочным орнаментом, текст вклеен в каждую страницу. На первой миниатюре дата: 900 г. хиджры (1495 год нашей эры). Эта миниатюра изображает, как Меджнун и Лейла учатся в школе. Богата и красива архитектурная декорация: по верхнему зеленому фризу темно-желтая буквенная орнаментация; портик поддерживается четырьмя красными гранчатыми столбиками; верхняя часть стены нежно-голубого цвета с орнаментом; желтым, темно-синим, светло-синим, светло-зеленым; ниша темно-розовая с изображением сталактитов. Всего фигур семь. Композиция фигур представляет замкнутый овал, приближающийся к кругу, причем 4 фигурам верхней кривой соответствуют фигуры нижней (в нижней кривой недостающая — восьмая — фигура замещена лежащей на полу одеждой — зеленой на светло-красной подкладке). Типы лиц, розоватых, отмеченных лишь тончайшими линиями, свойственными Бехзаду в этот период его деятельности, носят еще несколько турецко-монгольский характер. Краски не очень ярки, но их сочетание звучными, контрастирующими пятнами дает впечатление необычайного разнообразия, а вместе удивительной гармонии. Желтого — три оттенка, зеленого также три, красного — два. Общий дух покоя, тишины, нежно-задумчивого настроения передан в картине и уютом интерьера, и ритмом склоненных голов, и неторопливым жестом протягиваемых рук (у двух персонажей попарно; два ученика и — ученик и учитель). Другая миниатюра изображает сцену в саду. Золотая почва, голубое небо с белыми слоистыми облаками, чуть тронутыми золотом. Старик стоит на ковре с богатым и тонким орнаментом, двое (один из них чернокожий) приглашают на ковер Меджнуна и Лейлу; негр в оранжевой одежде стоит на коленях у стоящих на земле сосудов. Видны еще две фигуры в малиновой и оранжевой одеждах в верхней части миниатюры (всего 8 фигур). Дерево и часть гористой почвы выливаются из рамки миниатюры на поля рукописи (миниатюра наклеена на страницу манускрипта). Поражает стройная ритмичность во взаимоотношениях фигур. Красочные тона те же, что и в предыдущей миниатюре (и еще оранжевый), но кажутся еще ярче: краски сверкают, как разноцветные драгоценные камни, но ощущения пестроты нет. Другой манускрипт Публичной библиотеки, который имеет ближайшее отношение к творчеству Бехзада и который может быть приписан руке самого мастера — это также «Любовь Меджнуна и Лейлы» Хосроу Дехлеви_(№ 394). Манускрипт столь же роскошно украшен, как и № 395 и очень близок к нему по стилю. Миниатюр в рукописи — 5. Согласно Мартину (о. с.), 4 миниатюры работы Бехзада; одну, (на 27 листе) он отдает Ага Миреку (воспроизведения у Martin, о. с., рl. 96; остальные миниатюры воспроизведены ibidem, pl. 74, 79. Миниатюра на 23 л. рукописи воспроизведена также у Kühnel, о. с., рис. 53. Миниатюра на 9 л. осталась невоспроизведенной).
На первой миниатюре (5 л. об.) мы видим изображение школы. Учитель с учениками (всего восемь фигур) размещены на фоне архитектурной декорации; небо золотое; изображен столь типический для Бехзада платан с зелеными, желтыми и желто-красными листьями. Черты лиц персонажей носят более ясно выраженный турецко-монгольский характер, чем в других миниатюрах манускрипта, фигуры крупнее, да и самая миниатюра несколько больших размеров, чем другие, Все дает впечатление стиля более раннего, чем в других картинах манускрипта. Очень близкое сходство с рассматриваемой миниатюрой представляет миниатюра в альбоме № 489 на л. 87 оборот (воспроизведена у Martin, о. с., pl. 74 (вместе с миниатюрой ms. № 394-5 л. об.)). В этой муракке, происходящей также из Ардебильской библиотеки, 88 листов и 122 миниатюры. Она содержит ряд образцов персидской и турецкой каллиграфии; миниатюры, главным образом, индийские, но есть ряд и персидских и превосходных по исполнению: Бехзада (3), Шафи Аббаси, Риза Аббаси и др. ((Dorn). Catalogue des manuscrits orientaux 1852. стр. 419-425). В миниатюре из альбома большое сходство с миниатюрой ms. № 394 и в композиции, и в типах, и в красочных тонах (особенно зеленый и оранжевый); но есть и черты различия: небо голубое, а не золотое, как там; вместо платана представлен кипарис; трактовка цветущего дерева несколько более мелочна. Производит впечатление, что эта миниатюра сделана Бехзадом позднее предыдущей. Допустимо даже, что это свободная копия с Бехзада несколько более позднего времени.
Но возвратимся к рукописи № 394. На второй миниатюре (л. 9), которая осталась у Мартина (о. с.) не воспроизведенной, также изображена школа (фигур тоже 8), но компонирована она совершенно иначе. Чудесный ритм линий царит здесь, краски ярко сверкают. По общему характеру она близка к миниатюре 1495 года из манускрипта № 395. На третьей миниатюре (л. 21 оборот), более близкой по стилю к первой, чем ко второй, изображен Меджнун с собакой на руках, сидящий у моста. Всего представлено 3 фигуры. Кроме Меджнуна, идет персонаж в красном кафтане и синей исподней одежде (лицо его наполовину повреждено) и едет всадник на осле — все на золотом фоне неба (воспр. у Мартина, о. с., pl. 79). У Marteau et Vever (Marteau et Vever, о. с., t. II, pl. 154, p. 219) воспроизведен рисунок, бывший, по-видимому, эскизом, подготовительным наброском к нашей миниатюре. В верхней части рисунка написано следующее: «Эскиз покойного мастера Бехзада — да будет он благословен — и работа смиренного Реза Аббаси, пятница, 5 второго месяца Джемади; окончено в 1035 году» (1627 году по P. X.). Здесь мы видим, по-видимому, беглый набросок Бехзада, законченный спустя слишком сто лет известным Реза Аббаси. Для установления авторства Бехзада в отношении миниатюр рассматриваемой рукописи, этот рисунок имеет первостепенное значение, т. к. он подтверждает таковое авторство, до сих пор устанавливаемое Мартином лишь на основании стилистических признаков. Возможно, конечно, предположение, что это копия Реза Аббаси с нашей миниатюры, но и в этом случае указание как на автора самого замысла — на Бехзада, не теряет своего значения. У Marteau фигура Меджнуна, ласкающего стоя на коленях собаку, объяснена как фигура женщины.
Очаровательнейшей из миниатюр рукописи и вообще одним из изысканнейших проявлений персидского искусства является четвертая миниатюра (на л. 23) (воспроизведена у Martin, о. с., pl. 79 и Е. Kühnel, о. с., р. 53): «Меджнун и Лейла в пустыне». Эта сцена особенно излюблена в персидском искусстве — встречается она и в тканях (напр., изображение на ткани из собр. П. И. Щукина), фаянсе, бронзе и пр.
Кюнель датирует эту миниатюру началом 16 века и относит ее, как и другие миниатюры рукописи, к последним работам мастера. В данной миниатюре Бехзад находит, по мнению Кюнеля, символические разрешения мотивов настроения. «Боязливо смотрят газели, как больной от любви поэт покоится на коленях наконец обретенной им возлюбленной и со строгим укором указывает лев на пантеру, готовую одним прыжком на беззаботно пасущегося верблюда нарушить мир этой скалистой пустыни, в то время, как не озабоченные никакими человеческими деяниями шакал и серна добывают себе свое скудное пропитание» (Kühnel, о. с. стр. 28). Печать тонкого, изощренного мастерства лежит на всей картине. На фоне золотого неба горы (как будто с воспоминаниями о китайских впечатлениях в трактовке), серебряный ручей (серебро от времени оксидировалось), удары немногих ярких красочных пятен — зеленая с красным одежда Лейлы, синие панталоны Меджнуна — на фоне изысканно скромного по краскам пейзажа, где так заботливо выписаны формы растений, где таинственно сверкают золотыми глазами звери. А как интересны композиционные искания, мотивы пирамидального построения, повторяющиеся и в изображении гор, и в группировке фигур!