Общественная жизнь

Как всеми общественными делами, так и своими, буряты управляются сами по-братски. Они и живут даже, как русские говорят о них, чисто по-братски, Каждый улус есть ничто иное, как особый бурятский род, размещающийся в нескольких юртах, огороженный загородкою из жердей. Юрты ставятся обыкновенно так: по середине — старшего в роде, по бокам — женатых сыновей, далее семейства близких родственников, а еще далее — более отдаленная родня. У всех у них общие пашни, покосы, скот и все работают сообща, а иногда и едят все вместе. Отчего русские и говорят о них: «у братских все не по-нашему: ломоть хлеба, и тот они делят всем по кусочкам».
Они и торгуют большей частью артелями, и торговлю любят не меньше татар. Они бродят по сибирским городам и деревням, особенно много их в Иркутске, и торгуют не безделушками и всякой мелочью, как татары, а больше всего мехами; в Китай же гоняют табуны и скот. Для торговли обыкновенно нанимается ими грязная дешевая изба, где они артелью, человек в тридцать и более, спят чуть не один на одном, — на палатях, на лавках, под лавками, на столе, под столом, на печке, под печкой и прямо на грязном полу, лежа и даже сидя. Тут они и питаются всем, что пошлет судьба: и куском мяса, и русским хлебом, и соленым омулем, а иной раз и дохлятиной, охотно перенося всякие лишения и невзгоды, чтобы только сберечь деньги и чтобы к весне принести их как можно большее в улус. Они так же, как и татары, рыщут с товаром повсюду, и, посмотрите, как они в Иркутске проворно бегают с мешком под мышкой или тюком мехов за плечами из дома в дом; как они ловко на каждом перекрестке перетряхивают свои меха, чтобы взбить шерсть и придать им лучший вид; как они проворно ложатся на землю у вечно запертых ворот купеческого дома, чтобы поглядеть в подворотню, что делается там и нет ли сердитой собаки; и как неугомонно таким образом они хлопочут ради наживы изо дня в день и с утра и до ночи. Они ходят артелями, бегают друг за другом, и никак не менее двух человек вместе, покупают меха у промышленников-крестьян, покупают по деревням, покупают у городских жителей поношенные меха, переправляют их, подкрашивают, и продают, и меняют у купцов, чиновников, исполняют разные поручения по отысканию мехов, берут также товар у купцов и на комиссию, оставляя денежный залог, и, если нельзя при расчете надуть, то довольствуются самыми ничтожными барышами. Кроме того они большие искусники в подборе мехов; они превосходно подбирают собольи хвосты, скупая их по одиночке и сортируя по достоинству, а иногда выделывая тут же и мездру, чтобы скрыть кое-какие плутни. Они нанизывают хвосты на веревочки, по двадцати пяти хвостиков, в пачке, и нередко отрезают с бока от хвостика длинную тесемочку, чтобы из нескольких тесемок сшить целый хвост, а из четырех хвостов сделать пять. От них можно также узнать о том, что на самые лучшие сибирские огоньки-боа, нужно истратить, смотря по величине и достоинству их, от 60 до 80 и даже до 100 собольих хвостов; что за лучший хвост Олекминского, Гижигинского и Баргузинского соболя с темно-коричневой, шелковистой шерстью, мягкой как пух, можно заплатить столько-то или столько, а за худой хвост от того-то и до того-то, что Нижнеудинский или Бирюсинский соболь бледно-желтого цвета очень дешево ценится и почти не покупается, и что наконец у соболя первого сорта цвет пуха, почем и узнается соболь, — голубой, у второго — красно-желтый и у третьего — бледно-желтый; причем хороший хвост может быть и у дурного соболя и наоборот дурной у хорошего.
При продаже и покупке они очень любят магарычи, но магарычи только на чужой счет, что зачастую заранее и выговаривают. Получив выговоренное, или поднесенное что-либо в роде косушки водки с куском хлеба или булки на закуску, они тут же без церемонии садятся среди пола и, отложив в сторону свои товары, начинают бражничать. Налив рюмку вина и не выпив ее, как русские, сразу, а высосав ее понемножку, бурят выплеснет из нее хоть оставшуюся каплю, прося выпить и своего бога-бурхана, а затем передает рюмку товарищу, который с такими же церемониями процедит свою рюмку, передавая ее следующему; и так идет рюмка за рюмкой; и разговоры оживляются, речь льется рекой, трубки не выходят изо рта; и понадобится по крайней мере добрый час времени, пока буряты вдоволь не наговорятся и не разопьют выговоренные ими магарычи. Но на другой день чуть свет буряты снова являются к угостившему их русскому, и, ласково пожимая ему руку с приветствием: «мелду, мелду байн!» (здравствуй, здорово живешь!) спрашивают, не будет ли и сегодня такой же торговли и угощения, как вчера? При этом, хитро поглядывая на русского, они жалуются на головную боль и просят опохмелиться, говоря: «шибко был пьян».
К русским, которые обращаются с ними добросердечно, они относятся по-приятельски, называют не иначе, как добрыми, идут к ним, как к хорошим знакомым; вверяют для продажи свои товары с уплатой в рассрочку, радуются при встрече, расспрашивают о благополучной торговле, рассказывают о своих удачах и неудачах, сообщают о ценности товаров и предупреждают о том, где и что можно с выгодою купить. Тут они искренни и доверчивы, и не допускают обманов, — кого считают честным и добросовестным.
Зная их, сметливые русские и к ним также относятся, но вообще буряты боятся русских, крайне с ними осторожны, недоверчивы, и, хотя по природе не злы, но мстительны и зла не забывают никогда. Они, так же, как и татары, при самых добрых отношениях, с русскими не сливаются, и, племя их, подобно другим инородцам Сибири, не уменьшается, а напротив, численность их растет и растет.

Они очень способны, любят учиться, школы их размножаются, они перенимают охотно и быстро все, что находят полезным; из них выходят прекрасные ремесленники, плотники, землекопы, а теперь считаются в Сибири и лучшими хлебопашцами, не говоря о скотоводстве, с которым они слиты как бы со дня своего существования.
Правительство образовало из них и конные полки, на обязанности которых лежит охрана границы с Китаем и поимка контрабандистов и беглых каторжников. Из последнего буряты создали чуть не особый промысел; и в Забайкалье говорят про бурят: «и худенький беглый для бурята лучше доброй козы».
Так, скажем в заключенье, у этого народа есть свое будущее, но пока это дети степей, и каждый бурят, будь он хороший ремесленник, плотник, землекоп, и занимайся он самым излюбленным своим городским делом — торговлей, но с девятого мая он бросает все свои городские дела, его тянет в степь, — тут, как мы уже и не раз об этом упомянули, вся его жизнь и его неизменное обиталище.